и награды. И все же она не успевает вовремя помедлить и врезается в него плечом.
Резкая боль, теплые ручейки крови. Мэлори вскрикивает, однако ее голос тонет в нарастающем шуме. Она идет дальше, пальцами оставляя на стене кровавый след.
Шум приближается – лязг ножей, удары кулаков, визги, вопли.
Кто-то трогает ее за плечо. Мэлори быстро оборачивается и наугад толкает – руки проваливаются в пустоту. Рядом – никого. По спине бегут мурашки.
Она думает про Анетт, обезумевшую несмотря на слепоту. Да, люди теряли рассудок и до нашествия, но безумие, которое насылают твари, ни с чем невозможно перепутать. Анетт явно тронулась умом не сама по себе. Как же они до нее добрались, если она невидящая?
– Мама!
Мэлори замирает. Кричат издалека. Неужели это Олимпия, ее приемная дочка?
– Да выключите вы музыку! – говорит Мэлори вслух, чтобы услышать собственный голос – голос разумного человека. Идет дальше, нащупывает доску объявлений на стене – последние два года она читала здесь анонсы школьных мероприятий.
Впереди визжат, трещит деревянная обшивка. Мимо пробежал человек, в погоню за ним – другой.
Мэлори не издает ни звука, идет вдоль стены. Дрожат колени, болит порезанное плечо. Она прислушивается, старается различить детский голосок, который только что ее позвал. Прорвался на секунду и потонул в шуме побоища, развернувшегося в холле.
Мэлори заставляет себя идти – пусть медленно, только не останавливаться. Быть начеку, стоять на ногах.
Кричит ребенок. Мальчик. Кажется, уже сумасшедший.
Вдох. Пауза. Выдох.
Мэлори идет. Ужасные звуки становятся громче – все обитатели школы разом лишились рассудка. Кричит еще один ребенок. Потом еще.
– Они проникли внутрь, – говорит она.
На этот раз собственный голос ее не успокаивает.
Справа сильно хлопает дверь, дом сотрясается от удара. Впереди и немного слева дребезжат колеса, и что-то врезается в кирпичную стену (наверное, столовская тележка). Люди выкрикивают грязные ругательства.
Мэлори отказывается представлять происходящее. Лица мужчин и женщин, которые два года делили с ней кров. Следы побоев, кровь. Остатки еды на стене, куда въехала тележка. Поломанные вещи. Мэлори боится даже думать. Можно сойти с ума от одной мысли.
Однако главное – не представлять тварей. Строго-настрого себе запретить!
Что-то бьет по больному плечу. Мэлори накрывает ушибленное место ладонью. Она боится прикосновений. Вспоминает Анетт. К Анетт прикоснулись… Неужели они научились… трогать?
Нет, наверное, просто отлетела щепка. Или обломок кирпича. Или чей-то палец, отрубленный в драке.
Женский вой. И вдруг – Мэлори прислушивается, – снова детский голос.
– Мама! – раздается совсем рядом, и маленькая ручка ложится в ее ладонь. Это Олимпия!
– Пойдем! – тянет Олимпия.
Безумие в холле достигло пика. Мэлори не спрашивает, почему они
