был на самом деле. Было много признаков того, что характер этого человека продиктован антипатией, привилегированным положением и той неуверенностью, с которой похвалы сами по себе не справляются, – неуверенностью, требующей компенсации в виде чужих страданий. Презрение Вильгельма к учебным заведениям и образованным людям; его терпимость к жестокости и равнодушие к несправедливости; его привычка издеваться и глумиться над всеми, даже над друзьями, – все это были отличительные черты хулигана.
Сенлин думал, что Мария отвергла его ради собственных интересов, но нет – она приказала бывшему мужу убраться как можно дальше, чтобы защитить его от герцога. Потому что знала, каков Вильгельм: он зверь. И Сенлин позволил себя очаровать. Его сердце болезненно сжалось при мысли о том, каким образом герцог заставил ее передумать.
Вил отпустил руку Сенлина и с довольным вздохом откинулся на спинку кресла. Поправил цветок на лацкане пиджака. Его очаровательная улыбка снова расцвела.
– У меня для тебя сюрприз.
Сенлин почти не слышал его, да и не обращал особого внимания на голоса вокруг, которые становились все громче, и на суматоху позади, где двигались стулья и столы. Он был слишком занят, обдумывая, как помочь Марии сбежать. Он подождет, пока «Авангард» пришвартуется, а потом придумает предлог, чтобы отправить Марию в порт без сопровождения. Он скажет герцогу, что свежий воздух хорош для поддержания голоса, что солнечный свет улучшает диапазон, что птицы в небе – лучшие учителя пения из всех, и…
Внезапный стук барабанов прервал его размышления. Сагаты звякнули, зазвенели. Глиняный рог зажужжал, как оса. Сенлин повернулся на звуки музыки. Члены Клуба расступились, открывая музыкантов. Мужчины сидели, скрестив ноги, на старом ковре и играли на инструментах с безумным пылом. Три женщины, чьи сладострастные изгибы напоминали вазы, застыли посреди пустого места. На них были простые маски-домино и почти ничего больше. Золотые стропы обхватывали груди, юбки с разрезами обрамляли бедра. Безликость создавала ощущение иной, более тревожной наготы. Поскольку на уме у Сенлина была только Мария, эти выставленные напоказ женщины в масках вызвали у него такое сильное отвращение, что он поморщился. Он снова попытался развернуться на табурете, но герцог схватил его под мышки и вынудил сесть лицом вперед.
– Нет, нет, Сирил. Не отворачивайся. Вот и сюрприз. Бурлеск в твою честь!
По неразличимому музыкальному сигналу замерзшие женщины оттаяли и начали танцевать. Их юбки хлопали и трепетали, оживленные движением бедер. Их руки сплетались в воздухе. Темп ускорился, подстегиваемый свистом глазеющей толпы. Щеки валторниста раздулись, глаза превратились в щелочки, как от пчелиных укусов. Музыка изгнала сорок из гнезд, и птицы кружились в воздухе, сбрасывая черные и белые перья и тревожно крича. Безликие танцовщицы колыхались, как паруса во время шквала.
Музыка становилась все более неистовой, и женщины приближались к Сенлину. Герцог рассмеялся ему в ухо,
