тёры. И всегда существует граница между реальностью и её отражением на сцене. Но иногда всё вдруг переворачивается с ног на голову.
Театр Оперетты, музыкальная комедия «Любовь и Голуби». Подарок маме на 8-марта.
Советский фильм 1985 года «Любовь и голуби» знают все. История Васи и его курортного романа, рассказанная Владимиром Меньшовым, до сих пор смотрится с удовольствием. Я боялась, что весь спектакль актеры будут бороться с фильмом, с образами, созданными Александром Михайловым, Ниной Дорошиной, Сергеем Юрским и Людмилой Гурченко. А вышло всё…иначе.
Прежде всего – зал. Молодых зрителей в зале было едва ли не больше пенсионеров. И количество смартфонов по отношению к количеству программок в руках – выиграло. Может быть, потому что сегодня в сети больше информации. То, что зрители искали в антракте информацию о спектакле, актёрах и сценарии убедилась: рядом со мной сидела стайка прелестных девушек, которые «гуглили» исполнителей главных ролей и шёпотом читали друг другу найденные факты.
Театр Оперетты – прекрасен. Он одновременно из двух миров – позапрошлого века по архитектуре и современного – по количеству и качеству аппаратуры, которой полны технические проёмы и сцена. И тем удивительнее было, когда первым к зрителям вышел дирижёр, Андрей Семёнов. Живой оркестр! И вместе с тем, современная звуковая аппаратура актёров работала идеально – ни одного слова не пропадало.
И началась знакомая всем история о Васе-голубятнике и его приключении.
Актёры. Моя мама сказала: «Да все хорошие! Все отлично играли!». Мама не была в театре с советских времён, артистов Оперетты видела первый раз.
Анна Гученкова, «Надюха». Чудесная маманя троих отпрысков, жёнка непутевого Васи. Полнокровная и живая в каждой сцене, густая, как сметана, беззащитная и вечно юная деревенская женщина – и при этом словно эхом слышишь в её работе замечательную киноработу Нины Дорошиной. Словно Анна Гученкова не просто ведёт роль, она напоминает зрителю о той актрисе, что снималась в фильме, и при этом – прекрасно видно саму Анну, её огромные глаза, слышно её дыхание и её собственную мысль – русская баба осерчает, да отойдёт. Удача несомненная.
Баба Шура, заслуженная артистка России Инара Александровна Гулиева. Многострадальная русская женщина в возрасте, гоняющая непутёвого дядю Митю. Когда она запела, я вздрогнула – показалось? Бабушка моя покойная ровно таким голосом пела мне русские песни. Тембр её, грудное это пение. И характер с лопатой наперевес, но отходчивый. Та же Надюха, но лет через 20. Удача.
Екатерина Кузнецова (младшая дочь), Глеб Косихин (Ленька) и Ольга Белохвостова (старшая дочь). Молодое поколение театра. Отличная работа.
Василиса Николаева, которой досталась самая тяжёлая роль в спектакле – Раисы Захаровны. Переиграть и сыграть лучше Людмилы Марковны Гурченко, что исполнила эту роль в фильме – невозможно. А у Василисы Николаевой получилось! Просто она создала свою Раису Захаровну с нуля. Роковая (но советская) женщина, то в купальнике, то в экстравагантном блестящем платье, то в импортном халате (как не вспомнить «Бриллиантовую руку» с халатиком на перламутровых пуговицах!). И самое меткое определение, словами Васи: «Ну что ты, как в кино-то!». Именно! А с кого было списывать роковых женщин советским разлучницам, как не с кино! Где они могли видеть пример? Точный портрет советской работницы кадрового отдела, очень хочет счастья, киношного и под песню Дассена! О Гурченко не вспоминаешь – так интересно видеть работу Василисы на сцене. Браво!
Вася, Игорь Балалаев. Первый же эпизод – Вася вылазит из оркестровой ямы – с голубями, в сапогах и мятой повседневной рубашечке. Всклокоченный, мягкий, такой…нетеатральный, что ли. Настоящий Вася. И начинается действие. Гоняет Васю жена за голубей, рассказывает он дочке историю про Вову-блаженного, чинит трактор, мечтает побывать в баре…
А я смотрю на сцену полными слёз глазами и не могу оторваться от бинокля. Потому что это не Игорь Балалаев там. Это мой папа…мой молодой папа, в точно таком же костюме коричневом – на курорт, а в рубашке и брюках – по деревне, где родился. Это мой папа – чинит трактор в один приём. Мой папа рассказывает историю на авансцене о точно таком же Вове-блаженном. И неважно, что папа рассказывал мне о дяде Васе из деревни Чанки. Но точно также я плакала ему в ладошку, а он меня потом утешал. И я вижу в игре Балалаева, в интонациях его голоса, в походке – своего папу. Нет, не было в нашей семье никаких Раис и в помине. Но почему этот актёр на сцене – играет моего папу? Я спросила в антракте – мама, кого тебе Вася напоминает? И она ответила: «Деда твоего, моего папу». И мне стало всё понятно.
Вася в исполнении Балалаева – не Александр Михайлов в киноверсии, ничуть. Совпадений – только слова пьесы. Балалаев рисует Васю другими красками. Чистая акварель – его работа, небесная акварель, какой написаны в памяти самые дорогие мгновения. Ни надрыва, ни одного резкого шага, ни одной пронзительной ноты в его игре. И тем ценнее образ, тем полнее и глубже характер. Акварельными слоями, постепенно, слово
