организме, в городах, особенно в огромных городах, есть очаги, бодрствующие и во сне. В Париже – это Пляс-Пигаль, Монмартр, Елисейские Поля и еще разбросанные кое-где кабачки и ресторанчики. В Лондоне – Сохо (было!) и Пикадилли. В Будапеште – ночные клубы и рестораны в Пеште. В Сан-Франциско – Хейд-Эшбери, в Нью-Йорке – Гринич-вилледж и Бродвей с 42-й улицей и Медиссон-сквером. Там идет так называемая ночная жизнь города.
Очень она интересна, особенно мне: у нас в Москве нет ночной жизни, совсем нет. (Не забывайте, читатель, что я писал эти строки задолго до всяческих кардинальных перемен. Теперь, к сожалению, ночная жизнь появилась и у нас. – В.Р.) Откровенно говоря, в Москве она мне и не позарез, как, думаю, и обыкновенному парижанину не позарез Пляс-Пигаль или жителю Гамбурга – Репербан. Кстати сказать, более похабного места я на земле не видел. Этим я вовсе не хочу сказать, что на земле нет более похабного места, чем Репербан; вполне возможно, что и есть, я просто хочу сказать, что я не видел. Другие, может, и видели.
Я непременно напишу, хотя бы вкратце, и о Пляс-Пигаль, и о Сохо, и о Репербане. Это тоже интересно, поучительно и даже захватывающе. Что греха таить, наши советские граждане, попадая в буржуазные страны, так и рвутся поскорей вечерком побывать в этих злачных местах. И стоит, товарищи, стоит, интересно. Это совсем не значит, что надо быть там деятельным участником, но полюбопытствуйте непременно. Правда, запах порока – влекущий запах, дурманящий, но, я думаю, все же не такой опасный, чтобы против него нельзя было устоять.
Ночной Бродвей, угол 42-й улицы, конечно, меня поразили. Это совсем иной мир. Какие тут тебе поля, ромашки и подлещики! Это вихрь огней, охапки света, толпы, игры, ночные кино с непристойными кинокартинами. Долговязые парни-негры и яркие негритянки, расхристанные юные белые, туристы и прочие зеваки. Бойко торгуют мелкие лавчонки всякой всячиной, главным образом сувенирами и сигаретами, порнографическими книжками и открытками, видами Нью-Йорка, чулками, дамскими сумочками, зажигалками, значками. Особыми значками. Это скорей и не значки, а маленькие вывески на грудь, их много и тут, и особенно в районе Гринич-вилледжа. Круглые, диаметром примерно в три-четыре сантиметра, разных цветов, они ничего не изображают, а имеют на себе только надписи. Вот некоторые из них: «Лучше мертвый, чем красный», а рядом – «Лучше красный, чем мертвый» или «Если ты не будешь бороться за мир, я убью тебя», «Лучше заниматься любовью, чем войной». Особенно много значков эротического характера: «Здесь есть секс» или «Мне нравятся мальчики». Это уж понимай как знаешь. Есть значки политического характера, антивоенные, на все злобы дня и откровенно похабные. Многие с юмором. Американцы очень любят юмор. Даже на одном из магазинов, торгующем порнографией, на вывеске написано: «Это вам не публичная библиотека».
Мы стоим перед кинотеатром. Над входом реклама фильма – распластанная на кровати голая женщина, большущая, метров в двадцать, и надпись: «Это самый непристойный фильм, который вы можете увидеть». Берем билеты. Кассирша – интересная, лет сорока блондинка
