одного малознатного рыцаря и принцессы из дома Эдгариддинов, – историю, которая могла бы считаться незначительной, если бы не её роль в пресекновении одной из древнейших монарших династий Корнваллиса.
Лонхенбург, MMXIII, R.G.G.
Пролог
Тьме многое известно,
Смурны мысли мои.
Часто видела я чёрный песок,
Сжигающий зелёные поля.
Из Топи доносятся крики
Ужасно-глубоких ледяных трещин.
Биум, биум, бамбало, дилли-дилли-до,
Баюкаю я друга своего,
И чьё-то лицо все ждёт,
Да из леса глядит в окно.
Нам не стоит шуметь,
Многие крутятся здесь.
Всю ночь у окна
Слышится чье-то дыхание3.
Порыв сквозняка, ворвавшийся в хижину, вновь затушил огонёк жертвенника. Женщина на топчане очнулась от дрёмы, вздохнула обречённо, встала и, выбрав в очаге самый яркий уголёк, принялась раздувать лучину. Та, наконец, вспыхнула, и жертвенник ожил. Глиняный, высотой не более полулоктя, с мерцающим внутри язычком пламени, он уставился на женщину глазами-дырочками, горящими красным на искусно вырезанных лицах.
Она провела пальцем по волнистым волосам одной из фигурок и попыталась улыбнуться.
– О матерь Боанн, – заученно забормотала женщина, – прародительница, присутствующая всегда, распространяющаяся беспрерывно и всеобъемлюще всюду… – Но тут уголки её губ предательски дрогнули, и следующее слово обратилось во всхлип.
Она была ещё совсем не стара, но с осунувшимся лицом, темнотой под глазами и уже ясно видимыми морщинками. Резко отвернувшись, она подошла к стене и принялась усердно подтыкать колышками облезлую медвежью шкуру. Хижина была бедняцкая, с вросшей в землю двускатной крышей из переплетённых ивовых прутьев, крытых густым слоем соломы. За долгую осень солома намокла, слежалась; в дырах посвистывал холодный ветер, легонько качая связки сушёных трав, свешивающихся с потолочной балки. Посреди хижины, на утоптанном полу в неглубокой яме горел очаг: кучка углей, окружённая камнями. Хижина топилась по-чёрному.
Дрожащим голосом женщина тихонько запела:
Белый замок стоит
Близ дивной плотины Биннори…
С топчана раздался надрывный детский кашель, и мать, выронив очередную щепку, кинулась на звук.
– Эирлис, маленькая, маленькая моя, – зашептала она, – пить, хочешь пить? Отвару дам…
Ребёнок не отвечал; лишь хриплое дыхание доносилось из-под груды шкур. Женщина опять уселась рядом, но тут же вскочила, заслышав скрип кожаных петель.
– Тедгар!
Низкая дверь отворилась, и в хижину, пригнув голову, вошёл мужчина в шапке с длинными завязками и телогрейке мехом наружу. В руке
По мотивам древнеисландской колыбельной.
