аш-Шам» специально к этой международной конференции наводнили город и устроили мятеж, надеясь захватить в плен или убить кого-нибудь из заявленных высокопоставленных гостей. А тогда мы ничего не понимали… На Востоке такое часто: только что был мир – и вот уже идет резня…
Сирийские лейтенанты помогли русским журналистам вырваться из обезумевшей толпы и потащили их по главному базарному продолу в сторону выхода, выводящего к городской цитадели. Вот только расстояние до него было весьма приличным: метров двести, никак не меньше. Между тем беспорядочная стрельба, звуки которой сливались в перекатывающийся грохот и многократно усиливались за счет ограниченности пространства и особенностей конструкции железной крыши рынка, раздавалась все ближе.
И вот уже один из лейтенантов, вынужденно начав отстреливаться, вдруг упал, суча ногами и выпуская изо рта кровавую пену. Увидев это, второй лейтенант успел втолкнуть Митю и Элеонору в ближайшую по ходу лавку, с порога которой двумя короткими очередями срезал парочку бегущих к нему боевиков. Но при этом и сам успел получить несколько пуль в грудь, после чего рухнул на спину, завалившись внутрь лавки, – аккурат на колени свернувшейся там на полу калачиком Элеоноры. От ужаса она попыталась закричать, но Митя успел закрыть ей рот ладонью:
– Тише, Эля, тише…
Алые пятна крови быстро расплывались по белым брюкам Элеоноры, щедро выступая из ран в груди лейтенанта с еще совсем мальчишеским красивым лицом. Несколько секунд спустя он захрипел, выгнулся всем телом и… затих, обретая вечный и славный покой погибшего в бою, не предавшего честь и присягу воина.
– Ой мамочки!
– Тише, Эля, тише…
По щекам Элеоноры потекли струйки слез, а губы задрожали. По всему, она едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться. Однако на утирание соплей времени не было: инстинктивно вжимая голову в плечи, Митя осмотрелся. Их укрытие оказалось лавкой сладостей и пряностей, хозяева которой, судя по всему, в панике сбежали. Впрочем, по причине отсутствия элементарной входной двери, которую здесь заменяли вертикальные пластиковые жалюзи, назвать эти четыре стены укрытием можно было лишь с большой натяжкой…
А затем наступила тишина. Похоже, смерч из человеческих тел, выстрелов и криков ушел по рядам куда-то далеко вниз. По крайней мере, рядом с их лавкой никакого движения более не ощущалось. Образцов осторожно выглянул наружу и убедился, что люди окрест – либо действительно убежали, либо в страхе притаились, боясь высунуться. И тогда, подхватив камеру, он распрямился, шагнул за порог и принялся снимать: разгромленную пустую торговую улицу, убитых боевиков и лейтенантов, съежившуюся на полу Элеонору, костюм которой к тому времени был уже весь заляпан кровью сирийского паренька…
Много позже, с уже включенной холодной головой, я пытался детально проанализировать все события этого страшного дня в Дамаске. В том числе я хотел понять: какой природы сила заставила меня
