на полуслове. Джо понимающе кивает.
– Знаю. – Он нагибается вперед, темные волосы падают на лицо. – А это что? – спрашивает, глядя на сумки.
– Хочу, чтобы дом стал по-настоящему нашим. Хочу превратить его в уютное семейное гнездо.
Джо возвращается в школу, а я домой. Раздается звонок. Беру телефон и слышу звук, напоминающий свист ветра, какие-то щелчки. Жду. Телефон молчит. Наверное, ошиблись номером или неполадки со связью. Пугаться я не собираюсь. Все только и ждут, что мы смиримся с ярлыком, который на нас навесили, но я этого не допущу.
Выталкиваю из гостиной в холл гору ящиков и принимаюсь за дело. Нежной серо-голубой краской покрываю грязно-серую, в желтых подтеках, стену. Замазываю Яна Хупера, замазываю дом-убийцу. Вместо него здесь снова будет семейный очаг Патрика Уокера. Просто дом, где поселится счастье. Представляю улыбки на лицах детей, когда вернутся из школы.
Докрасив стену, около двери замечаю нацарапанные ручкой инициалы «Т» и «Б», а рядом черточки. Самодельная шкала с отметками, обозначающими рост Тома и Билли Эванс. Свою последнюю метку Билли так и не перерос, а Тома, укрывшегося от монстра под кроватью, никто никогда больше не видел. Застываю. Краска стекает на пол. Делаю глубокий вдох и медленный выдох.
– Проклятье! – шепчу, проводя валиком по стене вверх-вниз, вверх-вниз, замазываю надписи, и призрачное напоминание о двух маленьких мальчиках, живших здесь когда-то, исчезает под слоем краски.
– Проклятье, – повторяю.
Веселого настроения как не бывало, на глаза наворачиваются слезы, к горлу подступает комок. Перекрашиваю стену и, бросив валик в ванночку, рассматриваю, что получилось. На гладкой поверхности не осталось ни черточек, ни букв.
Первой из школы возвращается Миа. Встречаю ее в коридоре. Она сбрасывает туфли, швыряет на пол и куртку, и сумку, а я иду следом.
– Ну как?
Дочь пожимает плечами и направляется в кухню, прямиком к холодильнику.
– Нормально. Если приходишь в середине учебного года, чувствуешь себя как в цирке, на представлении уродов.
– А как тебя приняли?
– Мам, – смеется Миа, – это не прием.
– Ну а все-таки…
– Не окружили, гимнов не пели, но отнеслись, кажется, дружелюбно. А учителя как учителя. Есть несколько дураков, а так – ничего необычного.
– Вот и хорошо, – говорю, доставая из буфета печенье.
– А ты что делала? – спрашивает Миа, слизывая с бисквита шоколад.
– Пойдем покажу. – Веду ее в гостиную.
– Классно! Мам, смотри: здесь ты не докрасила.
Убираю измазанные шоколадом руки дочери от свежей краски.
– Где?
Миа показывает на стену против окна, рядом с дверью.
Чувствую трепет, словно стая бабочек с обоев поселилась у меня внутри. На чистой стене – темные отметки. Подхожу ближе – и отступаю: через слой краски все еще просвечивают инициалы.
