ак и было, но сейчас я хотел бы назвать иную, главную черту поэзии Милены Макаровой, которая, конечно, была и раньше, но с того времени обозначилась особенно четко, стала главной в ее стихах. Это – бесстрашие.
О бесстрашии поэта я уже упоминал в своем давнем отзыве. Тогда это касалось скорее филологии: автор не боится сопоставлять, казалось бы, несовместимые эпитеты, образы, не боится того, что чревато поэтизмами, чересчур красивыми словами и оборотами, и эта опасность действительно реальна. Но тем не менее у поэта Милены Макаровой все это работает, все ярко и сильно, что делает ее поэзию узнаваемой и оригинальной. И такое бесстрашие присутствует в стихах автора и сейчас. Смотрите сами:
Часы идут. Часы стучат «тик-так»,
Озвучивая комнатный хай-тек.
И время останавливает шаг,
И время останавливает бег.
И прошлого, конечно, не вернуть.
Но вот зеркальной вечности глоток,
И вновь мгновения скользят, как ртуть,
Или сквозь кровь проходят, словно ток.
Автора не смущает ни «комнатный хай-тек», ни «зеркальной вечности глоток», а главное – это не смущает и читателя, поскольку здесь все на месте, все работает, и сочетания слов пусть необычны, но точны.
Или это:
Вечер перестает быть «томным»,
Он становится двухтомным, трехтомным,
Многотомным, как «Эфрон и Брокгауз»…
Полон слов и ослепительных пауз.
Да, тут не только паузы, но и слова ослепительны и неожиданны, и бесстрашие поэта здесь во всей красе.
Или это:
Споткнуться о тень, поцеловать привиденье,
Фантом приголубить, о призрак щекой потереться…
Но ангел-хранитель, похоже, теряет терпенье —
Когда же закончится это бесстрашное детство?
Тут яркость и необычность поэтических образов сохранились, но вот детство, кажется, действительно кончилось. Хотя бесстрашие не только осталось, но еще и возмужало. Поскольку теперь это бесстрашие – не только в необычном и даже вызывающем сочетании слов. Скажем прямо: нынешние стихи Милены Макаровой – это уже не прогулки в райском саду собственного воображения. Рай кончился, но не кончилась поэзия – она стала еще сильней, красочней, и я бы сказал, даже откровенней и более жесткой, отражая и преображая наш далеко не райский мир.
И вот этот преображенный мир, мир прошлого и настоящего, бывшего и небывшего, а может быть, и будущего, мир забвения и памяти, – все это существует одновременно, и в реальности, и в поэтическом преображении автора.
Когда-нибудь я все позабуду, но пока еще помню —
Голубей варшавского вокзала,
Полдень на Иерусалимской аллее,
«Дзенькуэ бардзо» и «откуда вы, пани?»
Светящуюся ночную дорогу,
И солнечный свет Леополиса…
Перед нами Львов, он же Лемберг, он же Леополис – город, где поэт не чувствует себя чужим, где есть его корни – и родовые, и культурные. Но этим дело не ограничивается: не только история, но и вечность здесь присутствует:
Никогда не умела, Господь,
Читать Твои Знаки.
Но все же… я помню, помню,
Помню, что я бессмертна.
Какова заявка – на бессмертие! Да, это действительно бесстрашие. Потому что мы на самом деле не знаем – что есть бессмертие, жизнь вечная. Но ощутить это бессмертие мы можем, хотя бы иногда.
Вот этого раньше не было в прогулках по райскому саду – памяти и бессмертия. И смерти. Вот как поэт говорит о смерти, и поверьте, такого разговора еще ни у кого не было.
Смерть совсем рядом. Она ходит кругами.
Вышивает крестиком. Делает оригами
Из писем прощальных. На ней – то фата, то траур.
Ей тысячи лет. Она – серьезная фрау!
…………………………………………………………………
В руке у нее то стилет, то дивная «аква тофана».
Ей тысячи лет, она одевается странно.
Стоит одиноко в холодном тумане перрона…
Это игра? Возможно, но уж слишком серьезная игра. И черное зеркало здесь не случайно. Зеркало – непременный атрибут мистической игры, которая в стихах Милены Макаровой уже вовсе и не игра. «Только зеркало зеркалу снится, / Тишина тишину сторожит» (Ахматова). «Друг друга отражают зеркала, / Взаимно искажая отраженья…» (Георгий Иванов). Так естественно продолжает и Милена Макарова мистическую игру в зеркала великой русской поэзии. И не случайно зеркало не раз мы еще встретим в стихах поэта, ведь мистика для нее – уже не только литература, это ее мироощущение.
«Каждой
