вино и елей, хоть в реку выливай! Покойника не только не исповедали перед смертью, так еще и не причастили хотя бы каплей вина, и как ему теперь быть в мире ином, лишенному всякой надежды? Парень был прав: возможно, достаточно было бы смочить вином его рот, губы. И начертать елеем крест на лбу. Одержимый своими демонами, Картер носился по берегу, ветер был злым и неутихающим, ноги наши отсырели, и от занимавшегося дня веяло отчаянием.
Вскоре Картер вернулся – запыхавшийся, удрученный, – присел на корточки.
– Пропал, – повторил он в который раз. – Пропал покойник.
– Он уже на полпути к морю, – сказал я.
Мы оба понимали, что я преувеличиваю, но смысл в моих словах имелся. За деревней, после пяти излучин и двух заводей, река выпрямляется и убыстряется, а в дождливую погоду мчит, как повозка с горы, сминая все на своем пути. Картер кивнул и, съежившись, обхватил себя руками.
Мальчишка, право слово, и добрый в придачу. Мальчишка, которого тем утром сразили наповал. С Ньюманом он был дружен и чтил его как отца, и все три дня, минувшие с исчезновения Ньюмана, Картер тешил себя мыслью: может, его друг и погиб, а может, жив еще, кто знает. В конце концов, тела пока не нашли. А когда мертвец исчезает, следом исчезает и смерть – так, по-видимому, рассуждал Картер, и я был тронут его жизнеутверждающей верой, пусть и возведенной на трухлявом фундаменте.
Река – изворотливая, взбалмошная – накрыла собой мертвеца, чтобы мы не сумели с ним попрощаться как полагается. Не в первый раз топтал я речные берега в поисках тела Ньюмана, но во второй, и оба раза не преуспел. Я по опыту знал: когда природа раз за разом мешает тебе в каком-то деле, самое время призадуматься: это лишь невезение или что-то еще? Однако делиться своими соображениями с Картером я не стал.
– Мужайся, Хэрри, – сказал я и, расчувствовавшись, погладил паренька по голове.
Ветер дул нам в спину, мой стихарь, хотя мокрый и грязный, игриво вздувался колоколом то спереди, то сзади. Камыш льнул к воде и протяжно шуршал. И сколь бы подавлен я ни был, мне понравилось, как властно обращался с камышами ветер.
Возвращались мы через поле. На обратном пути подол стихаря развевался у меня за спиной, будто шлейф невестиного платья, тогда как подрясник молотил по голеням – простите, если я слишком часто упоминаю мои нижние конечности, но кто бы не упомянул, когда твой подол по весу тянет на два ведра воды и ведет себя как живое существо. В прошлом месяце меня лихорадило, и сейчас мне было совестно за то, что я такой слабый, одышливый и стреноженный. Я отлично понимал, как выглядит моя голова на ветру: темные спутанные кудри, дыбом торчащие вокруг тонзуры. Теперь на одержимого походил я, но, впрочем, Картеру было не до меня. Мы оба сосредоточились на противостоянии ветру, дувшему что было мочи нам в грудь.
Окаменевшее лицо Картера отвергало любые попытки завести разговор. Он даже ни разу не взглянул в мою сторону. Светало,
