им, ибо потребует он великих жертв,
Горе тем, кто встанет на пути его, ибо он сокрушит любого,
И когда пробудятся молчаливые боги, рыдайте, чада мои, ибо грядет конец».
Пролог
Женские крики стихли, и послышался плач младенца. Наконец-то. Содар оправил складки синего одеяния и вошел в бежевый шатер следом за древним Тосаном.
Свечи еще не зажигали, и Содар прищурился, чтобы глаза привыкли к полумраку.
В углу древний Тосан беседовал со своей женой Ланой – одной из двух знающих, помогавших с родами Эген. По-видимому, Лана остановила мужа до того, как тот приблизился к матери и младенцу, и священник был ей за это благодарен: значит, он сможет хотя бы несколько мгновений побыть наедине с Эген и малышом. Содар прошел вглубь шатра и увидел вторую знающую – пожилую женщину: на ее руках, наспех завернутый в одеяло, лежал все еще мокрый младенец. Содар подавил желание закричать от радости – у Туора появился наследник! – и, храня невозмутимое выражение лица, направился к новоиспеченной матери.
Роды были тяжелыми. Эген неподвижно лежала на ковре, к ее бледному лицу липли мокрые от пота кудряшки. Пусть отдохнет, бедняжка, подумал Содар и уже собирался отойти, как вдруг в глубине души шевельнулась тревога. Что-то было не так.
«Да ведь она не дышит».
Священник бросился на колени, схватил Эген за плечи и принялся трясти, звать по имени – сначала шепотом, потом в полный голос. Мгновение спустя в его запястье вцепились скользкие от крови пальцы Ланы.
– Она мертва, брат Содар.
Содар вырвал руку и потер запястье, размазывая липкие пятна по морщинистой коже.
– Ее убило дитя?
Слова комом встали в горле. Он повернулся, чтобы взглянуть на ребенка. Тосан уже забрал его у второй знающей – костлявой старухи по имени Кельга, – но, вместо того чтобы бережно прижать новорожденного к груди, держал его на вытянутых руках и не сводил со свертка преисполненного отвращения взгляда.
– Древний Тосан?
Высокий худощавый древний продолжал буравить младенца глазами.
– Дитя, Содар, – произнес Тосан. – Да ведь это сын Кеоса.
– Что?
Тосан протянул сверток священнику.
– Этот ребенок, – повторил он, поднимая край одеяла, – сын Кеоса.
Сердце Содара сжалось от ужаса. Он успел заметить, что у малыша ярко-голубые глаза – знак милости бога Одара, – но никаких признаков того, что мальчик – сын Кеоса, не увидел. Макушку новорожденного покрывал светло-каштановый пушок, и в целом это был самый обычный младенец. Содар нахмурился и уже собрался объявить Тосану, что тот чудовищно заблуждается, как вдруг ребенок зашевелился и из свертка показались крохотные ручки.
Точнее, всего одна ручка.
– О боги… – пробормотал Содар.
Тосан снова прикрыл младенца одеялом.
– Эген его выносила. Она была сосудом Кеоса, а сосуды Кеоса надлежит разбивать.
Лана кивнула, соглашаясь с мужем. Содар перевел взгляд с окровавленных рук женщины на мертвое тело – и лишь теперь увидел, что под головой Эген расползается темно-красное пятно.
«Они убили ее, – пронеслось у него в голове. – Они убили Эген, и я позволил этому случиться».
– Убери это чудовище с глаз моих, – приказал Тосан, передавая сверток Лане. – Ты знаешь, что с ним делать.
Знающая поклонилась, и длинные каштановые косички, висевшие за спиной, упали ей на плечи.
– Сыновей Кеоса да пожрут звери Кеоса.
– Удостоверься, что он мертв. Звери Кеоса кормятся лишь с наступлением ночи.
– Древний Тосан, – произнесла Кельга, выступая вперед, – Лана, возможно, предпочла бы вернуться в Академию, к вашей малютке-дочери. Я сама отнесу дитя в лес.
Тосан задумчиво погладил тонкую бородку:
– Лана?
– За Маюн присмотрят ученицы, – ответила та. Вытерев руки об одеяло из овчины, в которое был завернут младенец, она обмакнула сверток в лужу крови на полу. – Но спутник мне не помешает.
Тосан кивнул.
– Чаща – зловещее и коварное место. Хорошо, если будет с кем разделить тяготы ночного бдения.
Он снова перевел взгляд на окровавленный сверток в руках Ланы, затем тщательно вытер ладони о свой черно-серый плащ.
– Отец – тоже сосуд Кеоса, – проговорил древний. – Дождитесь, пока его свяжут, а после отправляйтесь
