Мазур, эту дыру поименовали просто из вежливости. Быть может, для здешних это и городок, а вот для пришельцев из более благополучных краев – жуткая дыра. Десятка четыре легких, как пустые коробки из-под обуви, хижин, круглых и квадратных, с конусообразными крышами, крытыми пальмовыми листьями. Два деревянных здания, на фоне лачуг смотревшиеся едва ли не дворцами. Над крыльцом одного из них уныло повис, скукожившись в пыльную тряпку, государственный флаг, вывеска на другом сообщала, что там разместилась почта. Обоим домикам следовало уделить в свое время определенное внимание: к обоим подходили телефонные провода, а в том, что украшен обвисшим в безветрии штандартом, по данным Вундеркинда, имеется еще и рация.
С возвышенности, откуда они наблюдали в мощные бинокли, давно уже удалось рассмотреть, что пыльные улочки безлюдны и пусты. Большая часть народонаселения в поте лица трудилась на расположенной поблизости кофейной плантации, зарабатывая родине валюту. Все это был народ затурканный, безропотный, и оружия при них не имелось. Весь здешний гарнизон исчерпывался полудюжиной полицейских – да у такого же количества чиновников по здешнему обычаю имелась в кармане пушка. Ничего серьезного, в общем.
Вундеркинд коснулся локтя Мазура, показал в сторону – по дороге, идущей с севера, неспешно шагали два человека в небогатой цивильной одежонке. Для проделавших дальний путь странников они выглядели недостаточно запыленными: ну, разумеется, из Джаббати их доставили сюда вертолетом, бесцеремонно нарушив границы суверенной державы, высадили в нескольких километрах от городка.
Мазур послал соседу вопросительный взгляд.
– Тот, что впереди, – шепотом сообщил Вундеркинд.
Мазур присмотрелся в бинокль. Лет сорока, больше похож на араба, чем на европейца, выглядит крепким и хватким мужиком, какого с ног одной затрещиной не сшибешь. Его спутник, лет на десять помоложе, судя по всему, был из местных и тоже не выглядел слабачком. Ну, понятно: для таких поручений отбирают не хлюпиков.
Они вошли в городок-деревеньку, миновали две окраинных хижины и скрылись в третьей так бесцеремонно, словно им она и принадлежала. Парой мгновений позже на улицу вышел темнокожий тип, явно хозяин явки, огляделся по сторонам и вновь спрятался.
Две худых собаки, валявшихся посреди улицы, – если только столь пышного названия заслуживала полоса пыльной земли меж разбросанными как попало лачугами – вдруг подняли острые морды, встали и без особой спешки удалились под стену ближайшей хижины.
Послышался шум автомобильного мотора, и меж лачугами показался вызвавший мимолетный приступ ностальгии отечественный открытый «уазик», крашенный в тот же цвет, что и советские армейские машины. Рядом с водителем сидел человек средних лет, в темных очках и зеленом берете с разлапистой золоченой кокардой, с какими-то сверкающими блямбами на полевых погонах. На заднем сиденье разместились двое, тоже в форме, но с гораздо более скромными кокардами
