годы
Письма Татьяне Борисовне Лозинской 140
В связи с получением доверенности на Ваше имя я получил разрешение послать Вам внеочередную открытку. Меня волнует вопрос об оплате авторов. Авансы были даны: Ивану Михайловичу141, Николаю Владимировичу142, Сергею Александровичу143, Софии Михайловне144. Это авторы, писавшие о районах. Авторы руководящих статей аванса не брали. Переписчики оплачены частично. Пусть с ними договаривается Юлия Федоровна145. По музейной части авансы выдавал Борис Павлович146. Не знаю, удастся ли Вам найти список авансов, поэтому о некоторых придется спросить авторов. Авансы маленькие, от 10 до 20 рублей. Если издательство пожелает снять мое имя как редактора – я не возражаю.
Привет мужу, дитяти и Кисе147.
Штамп: Проверено Начальник Дома Предварительного Заключения148.
Буду номеровать свои письма: это первое. Так легче переписываться, а в связи с решением вопроса о судьбе детей, столь затянувшимся, это важно.
Отъезд Светика, как я и думал, вверг меня, надеюсь – на время, в горькую печаль. Я следил за уходящим поездом и физически ощущал сгущавшийся вокруг меня мрак одиночества, и только мысль о том, что он всегда со мною, поддержала меня. А день был такой светлый, овеянный дыханьем приближающейся весны! Мне кто-то сказал сочувственно: «Лучше бы этих свиданий не было, от них еще хуже потом». Ну нет, как бы плохо ни было, но я бесконечно благодарен за свиданье, оно надолго заполнит разгоревшимся чувством любви мою жизнь, согреет ее. Вечером было северное сиянье такое великолепное, какого я никогда не видал. Это были не снопы, как обычно, а трепетали лучезарные крылья, заполнявшие большую часть неба. Повторилось сиянье и в следующую ночь. Я отыскал созвездие трех волхвов (в Орионе) и вспомнил, как Светик, глядя на три пуговицы моего рукава, сказал – «это у тебя тоже три волхва». А дома на кровати – забытая его подушечка, и когда я лег спать, то ощутил ее под своей головой как его ласку. Он во сне все ласкал меня. Я его часто будил толкая, он открывал глаза и начинал рукой гладить меня или прижимался ко мне. А его подушечка – мне теперь словно остаток его ласки, словно она впитала его сны, его думы и мечты. Светик мне показался очень маленьким, таким же глупым мальчушечкой, каким был, полным шалостей, фантазий и скрытой нежности. В этом <1 слово нрзб> много-много застенчивости и скрытности в том, что для него особенно важно. Вспомните его на кладбище.
Какое же счастье, что он побыл эти три дня со мною, всколыхнув всю мою жизнь. И если с этим связано страдание, то да будет благословенно и оно.
Я сейчас полон Светиком: его движеньем, голосом, улыбкой, взглядом, его песнями, шутками, проказами, полон благодарностью,
Печатается по первоисточникам из ОР РНБ. После научной обработки, еще не завершенной, письма будут присоединены к архиву М. Л. Лозинского (Ф. 1437).
На конверте обозначены адрес Лозинской: Ленинград, ул. Красных Зорь, д. 73–75, кв. 26, и адрес отправителя: ДПЗ, корп. 3, кам. 23. В ночь на 23 апреля 1929 г. Анциферов был арестован как участник «контрреволюционной монархической организации „Воскресенье“» («дело А. А. Майера»). Был помещен в ДПЗ на Шпалерной, 25. 22 июля 1929 г. он был приговорен к трем годам исправительно-трудовых лагерей и в августе отправлен в Соловецкий лагерь особого назначения (Кемь). 4 мая 1930 г. был арестован в лагере как участник «контрреволюционной организации» в результате следствия по «делу Академии наук», в частности Центрального бюро краеведения, находился под следствием в изоляторе на Секирной горе на Соловках, 20 июня ему был продлен срок заключения на год. Летом 1930 г. он этапирован в Ленинград для следствия по «делу АН». 23 августа 1931 г. приговорен к пяти годам исправительно-трудовых лагерей. Отбывал срок на Медвежьей горе, был освобожден осенью 1933 г. «по зачетам». Арест, пребывание в ДПЗ, ссылка описаны в мемуарах (Анциферов 1992. С. 323–398).
