идей было достаточно. Можно и расходиться. Но под занавес речь взял аналитик. Анисимов спросил бывшего шефа[42]:
– Как вы объясняете случившееся? Пять арестантов решили повалить знаменитого сыщика. Который тридцать лет их конопатил. Согласитесь, смелый поступок. И рискованный. Только ли месть стоит за ним?
– Да, – оживился Таубе, – признавайся, Алексей Николаевич: кому ты перешел дорогу на этот раз? Мы уже рассуждали на эту тему, ломали голову.
– И мы с Сергеем Маноловичем рассуждали. Вроде никому я дорогу не переходил. Вел обычные дознания.
– Точно ли? Похоже на умелую руку. Так подгадать: арест Мохова, к которому у тебя имеются личные счеты. Затем резкий разговор с министром. И буквально несколько дней спустя – смерть арестанта после допроса. Для Макарова это было словно красная тряпка для быка. Он потерял способность мыслить логически. Ведь забить арестанта до смерти в столичной тюрьме – полнейшая глупость. Такой опытный человек, как ты, никогда бы на это не пошел. Я вот понимаю, что ты не убивал Мохова на допросе. Захотел – сделал бы это по-умному. Но ваш далдон рассудил по-своему. Как дурак рассудил.
Все собравшиеся, кроме военных, подчинялись министру внутренних дел. И слушать такие эпитеты в адрес начальства им было не совсем ловко. Однако в душе каждый согласился с генерал-майором.
– Так, стало быть, никому из сильных мира сего вы не насолили? – вновь заговорил Анисимов. – Подумайте еще раз. Не верю я в такие совпадения.
Лыков рассудительно ответил:
– Задумать и осуществить заговор против меня мог только кто-то весьма и весьма влиятельный. И очень информированный. За шесть дней все увязать! Таких мне уже давно не встречалось. Подобный масштаб – для князя Мамина. Вот был противник! Его афера с кражами на железных дорогах до сих пор поражает своими оборотами. Три миллиона вывез во Францию в золотых монетах. Но Мамин умер под следствием два года назад. Навряд ли это он мстит мне из могилы.
– А точно умер? – засомневался Анисимов. – Хитрый человек и смерть подделает.
– Точно, – подтвердил сыщик. – Я, признаться, так же думал. Поэтому на всякий случай поехал на опознание. Князь мертв.
На этом совещание закончилось. Гости разошлись, а хозяин заперся в кабинете и выдул чуть не бутылку коньяка. В последние несколько дней он часто стал так делать. Наверное, слишком часто, и Ольга уже высказывала ему свое неудовольствие. Но Алексей Николаевич не мог иначе совладать с поселившимся внутри страхом. Его – и в тюрьму! Отнимут ордена. Переоденут в арестантский халат, обреют коротко и запечатают в камеру. Ужас, ужас, в это невозможно поверить, и смириться тоже невозможно. Но ход событий, кажется, неумолим. Как тут не напиться?
Потянулись тягостные дни. Чегодаев-Татарский по требованию сыщика устроил ему очные ставки с сидельцами сороковой камеры. Кайзеров и Дрига вели себя нагло и бесцеремонно. Тыкая пальцами в пока еще статского советника, они диктовали под запись свои лживые показания. Как
Анисимов подчинялся Лыкову, когда тот временно исполнял обязанности делопроизводителя Восьмого делопроизводства.
