в пролетку и уехала.
– Пока сложно что-либо сказать, – Григорий после ухода девушки перестал прятаться за маску грубоватого и напористого человека и держался просто. – С одной стороны, все признаки idea fixa налицо. Из тех свидетельств, что она собрала, можно было сделать самые разные выводы.Я бы, например, о вампирах подумал в последнюю очередь. Но, с другой стороны, перед нами все-таки барышня… Ей вампиры, может, как-то ближе, что ли… – мягко улыбнулся он.
– Но выглядит она вполне разумной.
– Вот на это, Василий Силантьевич, я бы совсем не стал полагаться, – наставительно произнес Григорий. – В любом случае, прежде чем делать какие-то выводы, надо повидать этого жениха, вурдалака… или упыря, – и он сопроводил свои слова сдержанным смешком.
2. Жених.
– Анна, дорогая моя, я рада видеть твоих друзей.
Такими словами нас, меня и Григория Двинских, приветствовала мать Анны Константиновны. Впрочем, я в радостных чувствах этой весьма грозной дамы посомневался бы, но не о ней ведь и речь. Лицезреть мы пришли не ее седые букли, и не дорогущий сервиз, из которого нас потчевали чаями, а жениха – упыря и вурдалака.
И, надо сказать, он меня разочаровал. Я ожидал увидеть немца, промышленника, может быть, самого обычного, может, с оттенком загадочности и угрозы – я, на самом деле, был бы только рад, если бы у подозрений Анны была хоть какая-то относительно реальная подоплека. Но ничего обычного в Антоне Вульфе не было. Пугающего, впрочем, тоже. Малый этот самым усиленным образом изображал байронического вампира.
Прибыл он, естественно, когда на улице уже начало смеркаться. И все мы – я, Григорий и Анна с ее матушкой, сидели и ждали приезда этого солнца – если можно так выразиться о человеке, старательно ненавидящем солнечный свет. Одет он был в черное, лицо имел бледное, круги под глазами так же были – но я углядел на его коже следы театрального грима, чего, конечно, Анна Константиновна, по неопытности своей, могла и не заметить. И весь томный, печальный, небрежный, он слонялся по гостиной, тяжко вздыхая. И еще у него были заостренные ногти. Все небыстрое чаепитие мне хотелось утопить его в молочнике – или утопиться там самому, лишь бы не видеть этого, словно только что со сцены сошедшего хлыща. Тем больше оснований было пожалеть бедную Анну – право же, от перспективы брака с таким чудом и в самом деле можно было повредиться умом.
Впрочем, я старался проявлять дружелюбие, Григорий не отставал, и с хозяевами мы прощались одновременно с Вульфом. После чего он весьма любезно предложил воспользоваться его экипажем – там завязалась непритязательная беседа, по результатам которой мы все трое оказались у цыган.
Потолки и стены в кричаще безвкусной лепнине и росписи, бархатные шторы от пола до потолка, и на фоне всего этого дым коромыслом, пьяные крики, ругань, и старающаяся перекрыть все это визгливая музыка. Григорий явно впервые был в таком месте.Он не то чтобы робел, но разглядывал все вокруг с каким-то слишком уж холодным интересом, а вот Вульф там был явно свой – цыгане величали его по имени-отчеству,
