высшего счастья! И оно столь велико, что становится непереносимым. И человек понимает, что это счастье – внутри него, что счастье – это он сам. И человек растворяется в этом счастье. Человек уходит в себя, чтобы никогда больше не возвращаться.
– Как красиво! Как красиво ты говоришь! – со слезами на глазах прошептал Ванглен, восторженно глядя на вдохновенное лицо друга, на его могучее тело, точно вырубленное из куска мрамора и отшлифованное миллионами поцелуев.
– Значит, книги – это высшее счастье, если от них засыпают? – ликовал Ванглен.
– Люди не всегда умирали от счастья, – тихо, будто колеблясь, продолжать ли, произнес Ньен. – Были и другие времена.
– Ты знаешь про другие времена? – спросил Ванглен, непонятно чему удивляясь, существованию других времен или тому, что его собеседник тоже знает о них.
– Я давно живу на свете, видел много людей, говорил с ними, – Ньен старался хранить спокойствие, но дрожь в голосе выдавала его волнение. – Я видел человека, который никак не мог уснуть и не проснуться. Он жил так долго, что даже лицо у него поросло волосами и они стали белыми, как снег. Он не мог уснуть даже над книгами, хотя он только и делал, что читал их.
– И он рассказал тебе, что написано в книгах? – произнес побледневший Ванглен, снова непонятно чему удивляясь.
– Сначала содержание книг показалось ему очень странным, – Ньен все больше увлекался речью. – Они были совершенно понятны! Они были слишком понятны, чтобы быть написанными лишь ради того, что в них написано. В одной из них, к примеру, говорилось о квазистационарной теории строения материи. В другой рассматривались частные аспекты преобразования струнных пространств с произвольным числом измерений. Были книги, которые вообще целиком состояли из математических вычислений, – сотни страниц сплошных формул, где в самом начале уже было предопределено то, что получится в конце, так что непонятно, зачем все это писалось с начала, а не с конца, с задач, а не прямо с ответов. Беловолосому сперва вообще непонятно было, зачем писались книги. Но потом он понял. Люди, писавшие эти книги, не знали ответов. Представь себе, они искали ответы!
Ванглен судорожно сжимал и разжимал песок в кулаке. Его лицо пошло пятнами. Дыхание стало неровным.
– Людям, писавшим книги, приходилось обо всем думать, даже о чувствах, – продолжал Ньен. – Их рассуждения были замысловаты, и тем не менее они умудрялись делать элементарные, смешные ошибки. Они на полном серьезе думали, что материя из чего-то состоит, а у пространства есть измерения. Люди, писавшие книги, считали, что будут знать больше, если поймут, из чего, к примеру, состоит этот камень. Нам с тобой невозможно даже представить логику их рассуждений, потому что мы знаем этот камень так хорошо, будто сами его создали. Он состоит из того же, из чего и мы. Как можно о нем что-то знать? Мы просто чувствуем его. А люди, писавшие книги, на самом деле считали, что у целого есть части. Их воображение было столь бедно, что им все надо было вычислять. Беловолосый человек видел книги, целиком посвященные
