на прошлых выборах сами все придумали, я платил деньги и позировал. Почему сейчас столько вопросов? Делайте свое дело.
Сотникова вздохнула и терпеливо сказала:
– Эти выборы совсем другие. Тогда вы раздали пенсионерам пайки, подкормили студентов, по полтиннику каждому голосующему – и прошли. А теперь совсем иначе.
– Как иначе? – с явным недовольством спросил Чернобаев, отмахиваясь от жены, подошедшей завязать ему галстук. – Что они, больше кушать не хотят? Или студенты разбогатели? Ну, набросим сверх полтинника еще сотню.
– Эти выборы от предыдущих отделяют не просто четыре года. Сейчас никто уже не верит ни в обещания, ни в свежемороженых кур. Избиратели их возьмут, но за вас могут не проголосовать.
– Почему вы в этом так уверены? Пенсионеров к пайкам еще при социализме приучили, они «подсели» на курицу, гречку и копченую колбасу как на наркотик. Для них получить такой продуктовый набор – это праздник, и я им этот праздник дарю.
Хозяин квартиры был раздражен, хотя на его породистом лице это почти не отражалось. Сергей Тарасович был чем-то неуловимо похож на известного американского актера Траволту, скорее всего – отрицательным обаянием. Чернобаев имел правильные, хотя и грубоватые черты лица, небольшие карие глаза и мощный подбородок с ямочкой, тщательно зачесанные назад густые темные волосы. Его улыбка не была доброй или приятной, как у обычных людей, – он улыбался так, как мог бы улыбаться робот. Элитный, суперсовременный, запредельно и космически дорогой – но все-таки автомат. Костюмы на его широких плечах сидели безупречно, они буквально обливали коренастую фигуру богача. Хотя что тут удивительного, если одеваешься только в вещи от «Кензо»…
Он обратился к жене:
– Помнишь, Геля, как они любили под салатик «оливье» и копченую колбаску из пайка смотреть праздничные парады по телевизору? Да здравствуют доблестные советские колхозники! Уря! Техническая интеллигенция, опять же уря! Все были счастливы из-за куска колбасы и банки горошка. А вы говорите, пайки в прошлом. Никогда не поверю! Разве что все пенсионеры перемрут, может, тогда. И то существует генетическая память, она туда же тянуться будет – к кормушке, к пайкам.
Жена в течение всей его горячей речи согласно кивала.
– Разрешите, Дарья Николаевна, я вставлю свои пять копеек, – попросил Жора Александрович.
Сотникова разрешила. Часто в беседах с заказчиком Александрович добавлял какой-то убедительный аргумент, помогавший делу. Жора повернулся к собеседнику, и в его модных очках-хамелеонах взблеснула фотолампа.
– Смотрите, Сергей Тарасович, – заговорил он, словно на лекции. – Обыватель будет жадным взглядом оценивать вашу прическу, одежду, манеру поведения, мимику и жесты. И сопоставлять с собой, мысленно измерять дистанцию…
Тут у хозяина зазвонил телефон. Не извинившись, он взял трубку. «Да… Нет… Завтра?
