маэстро Рахманинов дал согласие на пост дирижера в Большой театр. На днях будет премьера «Жизни за царя» в новой постановке и с его участием. У меня же, кстати, есть билеты в ложу – не желаете, Влас Михайлович?
– Нет, не желаю! – Дорошевич нервно крутнул шеей в тесном воротничке. – Оперу я слушал уже, и, признаться, не понимаю – что там может быть нового? Государя на кайзера заменят?
– Ох, договоритесь вы когда-нибудь, господин фельетонист! – Иван Дмитриевич невольно оглянулся на дверь, и, убедившись, что она плотно прикрыта, вновь обратил к Дорошевичу укоризненный взгляд серых, чуть навыкате глаз. – Ну кто вас за язык-то тянет, Влас Михайлович? Ну, со мной наедине – ладно! Так вы ведь и в более широких кругах не стесняетесь! Не бунтарь вроде записной, не социалист – а все туда же!
– А-а, оставьте! – капризно сморщился великий фельетонист. – Я не о том хотел спросить, впрочем… Ах да: мне утром, по дороге в редакцию, кто-то сказал, что типографские рабочие опять волнуются. Депутацию к вам посылали… Никак штрафы ваша контора новые придумала?
Сытин поджал губы: опять этот неуемный человек не в свои дела лезет! Однако промолчал, недовольство высказывать поостерегся. Лишь уклончиво отметил:
– Депутации часто ко мне приходят. И вопросы одни и те же ставят: укоротить рабочий день в канун праздников, двугривенный добавить за вредные миазмы в цехах. И без штрафов, Влас Михайлович, тоже никак нельзя! Вот сегодня, к примеру, мастер мне докладную подал на утверждение: двое типографских небрежно бумажный рулон в печатной машине закрепили. Он сорвался на ходу, с двух саженей высоты на каменный пол упал. Спасибо, что не прибил никого, но от удара деформировался, в машину теперь не поставишь. А это почти двадцать пудов отличной газетной бумаги – как не штрафовать? Другие хозяева вовсе за такие дела гонят!
– А вы у нас либера-а-ал! – хмыкнул Дорошевич.
– Напрасно смеетесь, Влас Михайлович! Да-с, либеральных взглядов не скрываю! Но моя твердость в интересах тех же рабочих! Отпущу пораньше в канул праздника – куда рабочий пойдет, Влас Михайлович? Не в читальню, и не к семье – в кабак побежит! И про двугривенный лишний детям не скажет, а туда же, в кабак понесет!
– Вам, капиталистам, виднее, конечно…
– Конечно, виднее! Хозяин не единым днем живет, а наперед смотрит. Изволите ли помнить мое народное издание сочинений Гоголя, Влас Михайлович? Мне тогда конторские да счетоводы при расчете будущих тиражей расклад дали: выпускать пятьдесят тысяч книг, в два рубля за каждую. А я тираж определил в два миллиона, а цену в полтинник. Извольте посчитать – кто в выигрыше остался? Осилил ли бы народ эти два рубля? Крестьянин сапоги купит за два рубля! А полтинник за книжку уже не жалко. Теперь Гоголь в каждой деревне, считай, есть. И товарищество Сытина в прибылях осталось! А вы говорите – двугривенного Сытину жалко! Вот на водку мне – жалко! А ежели куплю в Крыму участок землицы, да построю там на эти непропитые двугривенные санаторий
