защищавших право быть музыкантом.
Вскоре в моей комнате появилось пианино. Нам продала его та самая соседка тётя Таня. В день, когда папа с другом перенесли инструмент, она ходила по моей комнате и приговаривала: «Стояло, место занимало. Лера давно не играет, а всё стояло, пыль собирало». Похлопав ладонью по лакированной поверхности инструмента, добавила: «Ох, и мука с тобой. Отдать – отдали, а дырку на обоях как закрывать?» Ходила минут двадцать, круги наворачивала, от своей квартиры до моей комнаты и обратно. Временами останавливалась, смотрела на инструмент, качала головой и раздражённо бурчала: «Ты теперь гаммами нас замучаешь. Уж лучше б оставила пылесборник на месте: и дырка закрыта и шума меньше». Наше семейство вздохнуло с облегчением, когда из коридора донёсся запах горелого и тётя Таня выскочила со словами: «Батюшки, там же курица тушится!»
Надо признаться, я действительно мучила соседей монотонными, мяукающими, резкими и громкими звуками – без изнурительных тренировок пианистом не стать. Временами я со всей силой ударяла по клавишам, временами касалась их с замиранием сердца, с любовью выводя музыкальный узор. Люди реагировали на мои творческие изыскания по-разному: кто-то ругался, и мне приходилось прерывать репетиции, кто-то, заслышав любимую мелодию, хвалил, кто-то, устало вздыхая, терпел. Однажды на лестничной площадке мы встретили соседку с третьего этажа тётю Свету. Завидев меня, она по-доброму засмеялась и сказала:
– Аня, Аня, ты нас «дождиком» насквозь измочила.
Дождиком называлось первое разученное мной музыкальное произведение.
– Не сплести кружевную салфетку, нитку не соткав! Вы уж потерпите, пожалуйста, пока Нюта учится, – искренне извинялась мама. – На днях приходите к нам в гости пить чай с малиновым пирогом.
Чаепитие в нашем доме было мероприятием частым, и, благодаря маминым стараниям и бабушкиным пирогам, соседи смирились с тем, что в их доме живёт музыкант. Так и говорили: «Анют, ты уж оправдай наши мучения. Стань известным пианистом». Постепенно быт с соседями наладился: и играть я стала на порядок лучше, и они привыкли к моим душевным поискам и каждодневным тренировкам.
В музыкальной школе, впрочем, как и в обычной, друзей у меня не было: за странности, несговорчивость и бойкий нрав меня не любили. Я отвечала ребятам взаимностью: мне не нравилось желание одноклассников приструнить меня, сделать обычной, «нормальной». Любому, даже мальчишкам, которые дергали меня за косы, я могла дать отпор. Я дёргала обидчиков за нос, за ухо или стопкой нот хлопала хулиганов по макушке. Слава Богу, в музыкальной школе совместных занятий было мало, и я не успевала со всеми перессориться. В обычной же школе от тесного общения не спрячешься: я не ладила с девчонками и дралась с мальчишками. Вскоре получила статус изгоя, над которым можно и нужно поиздеваться. За частые драки получала нагоняи от мамы.
– Ты же девочка! – возмущалась она. –
