сомневаюсь. Скорее наоборот: стоит только боссам почуять, что у тебя в голове завелись кое-какие свежие идейки, как они насядут на тебя так, что тебе не поздоровится.
Тут Чарли не выдержал и улыбнулся. Не для того он столько учился и так много и тяжело работал, чтобы закончить карьеру проектированием стандартных домиков, которые строились и два десятка лет тому назад. Он был уверен, что никто не может заставить его заниматься такой чушью.
Прошло, однако, совсем немного времени, и Чарли понял, что именно этого от него и ожидают. Уиттакер и Джонс совершенно недвусмысленно дали ему понять, что он не должен ни на йоту отклоняться от нескольких типовых проектов, которые Чарли помнил еще по тем временам, когда он только пришел в контору после окончания колледжа. В Нью-Йорк его перевели не потому, что фирме нужен был талантливый архитектор, способный изменить мир или по крайней мере внести свежую струю в деятельность фирмы. Уиттакеру и Джонсу был нужен обычный администратор, и они его получили, а на проекты, которыми Чарли занимался в Европе, им было плевать. Они, впрочем, имели о них кое-какое представление, и это давало им основание утверждать, будто американский рынок коренным образом отличается от рынка европейского. По утверждению Артура Уиттакера, сотрудники нью-йоркского бюро прекрасно справлялись со своей работой. Они делали то, что от них ждали, и своей известностью фирма во многом была обязана их самоотверженному труду.
Когда Чарли впервые услышал это, он был просто шокирован, однако прошло всего две недели, и ему начало казаться, что он сходит с ума. Его талант, его способности, энергия и предприимчивость были никому не нужны. Тогда зачем он вообще здесь? Проверять чертежи? Наводить страх на чертежников? Разбирать склоки и дрязги? Не за этим он ехал из Лондона в Нью-Йорк!
Правда, он выполнял большую и ответственную работу, встречаясь с самыми важными клиентами, и здесь его европейский и азиатский опыт продаж оказался очень и очень кстати. Однако проекты, которые он предлагал от лица фирмы, не вызывали в нем ничего, кроме отвращения. Раньше Чарли мог гордиться разработками, которые он представлял потенциальному заказчику. Теперь же он чувствовал себя неуютно, словно рыночная торговка, пытающаяся всучить ротозею увядший пучок салата или петрушки. Несколько раз он пытался что-то изменить, но даже самые крошечные поправки, которые он делал в проекте, приводили к тому, что в конторе появлялся один из старших партнеров. Потребовав вернуть проекту первоначальный вид, он разражался коротенькой речью о «специфике американского рынка» и отбывал восвояси, а Чарли, скрипя зубами, отдавал чертежи в переделку.
– Хочу поговорить с вами откровенно, – заявил он как-то Артуру Уиттакеру, когда они вдвоем ужинали в ресторане университетского клуба. – Когда я слышу слова «специфика американского рынка», меня бросает в дрожь и хочется что-нибудь сломать.
– Я вас хорошо понимаю, – сочувственно кивнул Уиттакер. Ему совсем не хотелось спорить
