цо Эдуарда Фолленвейдера было непроницаемым, его ноздри периодически вздувались, словно капюшоны двух маленьких кобр. В голове Элизы пронеслась мысль о том, что она совсем не продумала тот момент, когда ей придётся объяснять Совету, зачем она подделала подпись отца в столь важном официальном письме.
Быстро окинув взглядом зал, она села в мягкое кожаное кресло напротив Эдуарда и остальных присутствующих. Тусклое солнце почти зашло за линию горизонта, придавая Финскому заливу мрачный вид. Заседание проходило в Лахта-Центре – большой уродливой игле, возвышающейся недалеко от исторического центра Санкт-Петербурга. Поскольку Эдуард владел одной крупной фирмой, занимавшей в здании несколько этажей, то собрание было решено провести в специальной совещательной комнате, находившейся в стороне от других помещений.
Зал, где проходило заседание, представлял собой просторный кабинет с панорамными окнами с видом на залив, удобными креслами, а также дубовым столом, занимавшим большую часть комнаты. Стены и пол были по-старомодному обшиты тёмным деревом. Никаких сантиментов клана Полидори в виде статуэток летучих мышей, гигантских старых портретов прошлых эпох и красных стен, обитых бархатом, здесь не было. На первый взгляд зал даже казался пустым и подчёркнуто деловым. Возможно, такое впечатление складывалась потому, что в нём действительно нечасто проводились собрания, так как для своей повседневной работы Эдуард предпочитал использовать другой, менее помпезный кабинет.
Но сегодня был особый случай: он принимал у себя Высший Совет, который собрался здесь по чрезвычайно важному делу, связанному с неуместной выходкой его упрямой дочери, которая, минуя все формальности, самовольно решила созвать Совет. Глупое дитя, поставившее в ужасно неловкое положение весь его клан и подбив репутацию своего отца. Эдуард снова глянул на дочь, которая теребила край своей блузки – обратись Элиза к нему за советом, он естественно помог бы наладить все её дела даже несмотря на убытки собственного бизнеса. Ведь собрания Высшего Совета проводились в особых, даже исключительных случаях, когда тайна существования клана стояла под угрозой, либо теневая экономика полидори несла значительные убытки. Или же, одна мысль об этом заставляла Эдуарда нервно поглядывать на свой массивный перстень, в связи с тяжкими преступлениями, непопадающими под юрисдикцию местного князя.
Созыв Высшего Совета имел свой протокол: князь, на территории которого возникла ситуация, требующая наличия внешнего суда, рассылал официальные запросы другим князьям, и те, в свою очередь, обязывались прибыть в течении двух ночей для принятия общего решения. Совет мог быть созван только князем, и в исключительных случаях, таких как тяжкие увечья, смерть или летаргический сон, ближайшим родственником или его советником. Эдуард догадывался какую из этих возможных причин могла выбрать его любимая, единственная дочь, поскольку все члены Совета прибыли в чёрных костюмах и к тому же, половину его дома заполонили огромные венки с чёрными атласными лентами. Однако, в бешенство его привело письмо, которое он обнаружил на своём рабочем столе которое гласило, что Эдуарда просят присутствовать на собрании Высшего Совета в качестве его председателя – тон письма был неровный и со слишком преувеличенным апломбом – по особо важному вопросу, ставящему под удар теневую экономику полидори. Абсолютно немыслимое нарушение всех правил, этикета и, что самое важное, репутации Эдуарда, которая, в последнее время, и так сильно упала.
Помимо Эдуарда и Элизы в комнате находилась также Патрисия Голденмун княгиня Московской территории – эффектная женщина лет тридцати пяти с зелёными глазами и русыми волосами, которые она унаследовала от своего прославленного отца Виргилия Шотландского. Она одной из первых примчалась на призыв Элизы, и какого же было её удивление, когда она увидела Эдуарда живым и не менее поражённым внешним видом Патрисии без её повседневного лоска, да ещё и с размазанной тушью под глазами. Поняв, что произошло, Патрисия отчитала Элизу за такую инфантильность, однако, долго на неё злиться не смогла, ведь, как никак, Элиза была её любимицей. Голденмун смотрела в экран своего мобильного и чему-то улыбалась, при этом покачивая ногой, на кончике которой раскачивалась её туфля.
Молчаливая Индира Ли, турецкая княгиня, с пронзительным лисьим взглядом и тонкой морщинкой между бровями, придававшей её лицу слегка угрожающее выражение, сидела сложив руки на груди, рассматривая Элизу. Без того утомлённая делами своего клана, она была вне себя от ярости, когда узнала про реальный повод собрания и даже хотела отказаться от участия в нём, но уговоры Патрисии сломили её стену негодования. Индира славилась своим взрывным характером, за которым она тщательно скрывала свою природную мягкость, о которой естественно знала Патрисия и не могла ей не воспользоваться. Помимо этого, возможной причиной угрюмости Индиры был срыв запланированных встреч и полное неодобрение этого собрания, перемешавшееся с весьма сильным оскорблением от тона полученного приглашения.
Адриан Безом – француз с тёплой улыбкой и кошачьим прищуром, ободряюще подмигнул Элизе. Отпивая чёрный кофе, он задумчиво смотрел на полосу закатного
