style="font-size:15px;"> Набросив черное с принтом одеяние, я испытала странное дежавю, но сейчас было не до воспоминаний. Нужно убраться отсюда. И поскорее.
Подойдя к двери и подняв валявшийся в луже клатч, я по возможности сделала голос, как можно ниже, чтобы крикнуть:
– Мы кончили.
Дверь распахнулась тут же.
Амбалы каким-то невероятным образом втиснусь в дверь одновременно и тут же застыли, подобно каменным изваяниям.
Они в немом шоке смотрели, то на своего босса, член которого медленно терял былую упругость, то на меня, жавшуюся к стене.
Один из них прошел вперед, присел рядом с «тарзаном» и пощупал пульс.
– Жив.
Я не стала говорить, как мне жаль, что насильник выжил.
Просто протиснулась между этих уродов и тут же окунулась в атмосферу уже ненужного праздника. Он меня больше и не волновал.
Я хотела поскорее выбраться из ада, я хотела на воздух. В полной мере почувствовать новую себя.
Воздух. Пусть несвежий, пусть наполненный парами выхлопных труб, сигарет и человеческого зловония. Главное, подальше отсюда. Как можно дальше от него и собственных воспоминаний.
– Рыжуля, давай на колени, времени нет.
– Но я не хочу, прошу тебя, Юра! Давай что-нибудь придумаем.
– За свои поступки надо отвечать. Либо я, либо толпа за дверью. Решай быстрее. Тем более, у меня еще никогда так не стоял, как на твою пухлую задницу.
Как будто у меня был выбор. Как будто я могла что-то решать. Но прошлое закончилось, и сейчас я сама себе хозяйка. Например, я могу не идти к девчонкам.
Даже, не потому что боюсь испугать, а потому что знаю… Им не до меня.
Судя по визгливым крикам со второго этажа, веселье в самом разгаре.
Я тоже знатно повеселилась. До рвотных позывов и желания убиться об ближайшую дверь. Одна как раз была на моем пути. Но я ее только толкнула.
Склонности к суициду у меня никогда не наблюдалось, даже в самые страшные моменты.
Дверь за мной захлопнулась с рваным скрипом, я в миг чуть не задохнулась от облегчения, втянув носом ночной воздух.
Он опалил мою кожу прохладой, даря облегчение, настолько острое, что слезы хлынули из глаз. Но как бы мне не хотелось стоять вот так, задрав голову, смотря в ночное небо, на котором из-за городского освещения не было видно ни звездочки, надо двигаться.
Идти вперед, сначала по тротуару, под уличными фонарями, что освещали мой внешний, далекий от нормального вид.
Идти вперед, не обращая внимания на насмешливые или неравнодушные взгляды. Но разве кто-то подойдет узнать, что со мной случилось?
Разве кому-то важно, что меня только что чуть не изнасиловали?
Всем плевать.
Всем всегда было плевать.
Это я усвоила еще в юности, когда попала в детский дом. Еще тогда, когда меня беременную от местного ловеласа, каким считался Юрий, вели на аборт.
