самых солидных учреждений.
Запись о проживании Николова в «люксе» мы находим довольно быстро, а вот заявки на него не обнаруживается. Одновременно мы устанавливаем, что поселился он в тот день, когда работала Вера Михайловна. Это для нее, как вы понимаете, малоприятное открытие. Вера Михайловна с минуту сосредоточенно курит, то ли вспоминая, то ли придумывая обстоятельства, по причине которых Николов поселился в «люксе». Наконец она безапелляционно изрекает:
– Видимо, случайно было «окно».
Действительно, «окно» было: предыдущий жилец выехал, оказывается, за несколько часов до Николова. Причем это было не ночью, не рано утром, а в двенадцать часов дня, в самый, так сказать, пик, наплыв алчущих свободный номер. Но Вера Михайловна почему-то держала «люкс» свободным эти несколько часов, пока не появился Николов. Мало того. Она даже не удовлетворила две заявки на «люкс» из весьма солидных учреждений и поселила людей, указанных там, в обыкновенные номера.
Все это оказалось нетрудно установить, стоило мне только с полчаса поразмышлять над всякими записями и документами, пока Вера Михайловна «ликвидировала» скопившуюся было очередь у своего окошка. Когда она вновь оборачивается ко мне, я вынужден задать ей целый ряд неприятных вопросов, которые у меня возникли.
Некоторое время Вера Михайловна молчит, что-то обдумывая и устремив взгляд в пространство, затем, словно очнувшись, поправляет пальцем очки на переносице, не спеша закуривает, энергично чиркнув спичкой, и, наконец, говорит, слегка понизив голос:
– Я вспомнила. Да, да, конечно. Сверху был звонок насчет этого гражданина, – она бросает на меня многозначительный взгляд. – Мы в таких случаях обязаны прислушиваться.
– Чей же именно звонок?
– Ну, это я запомнить не в состоянии. У нас десятки таких звонков в течение дня.
– Но вы их, кажется, записываете, – возражаю я и раскрываю одну из тетрадей. – Вот, пожалуйста. В тот день вы тоже записали. Видите? Звонили из Совета Министров насчет директора сибирского завода Воловика, из президиума Академии наук насчет академика Сорокина. А насчет гражданина Николова никакой записи нет.
– Значит, не успела записать. У нас же тут сумасшедший дом, а не работа. Вы же видите.
– Выходит, простой недосмотр?
– Боже мой, ну конечно! У меня и сегодня с самого утра невыносимая мигрень.
Вера Михайловна прикладывает ладони к вискам, и на суховатом лице ее отражается страдание.
Нет, она больше ничего не скажет. И к откровенности расположить ее невозможно. Тем более что она прекрасно понимает, что откровенность сулит ей одни неприятности.
– Видите ли, Вера Михайловна, – говорю я тоже весьма многозначительно. – Мы не случайно заинтересовались этим гражданином. Он замешан в весьма неблаговидных делах. Поэтому «сверху» вам звонить о нем не могли. Это первое. Теперь
