квартиры, которую должны были дать папе как уволенному в запас кадровому офицеру, мы вынуждены были снимать частный дом, который находился на берегу БЧК (Большого Чуйского канала). До ближайшей школы надо было топать не менее получаса, но это воспринималось как нечто естественное. Почему-то все школы, в которых я до этого учился, что на Украине, что на Сахалине, также находились далеко от дома.
Трёхкомнатную квартиру в новом кирпичном доме мы получили, наверное, в марте, потому что четвёртую четверть я уже учился в новой школе. И, о, чудо! Эту четверть я закончил на одни пятёрки, за исключением рисования, которое никогда не входило в перечень моих любимых предметов. Но одна четвёрка в табеле успеваемости не очень портила моего настроения. Удивительно то, что все мои пятёрки и единственная четвёрка, полученные в последней четверти, так и были зафиксированы в качестве годовых оценок. Очевидно, что начался новый период моего взросления и познания мира.
Краткое описание детства можно было бы на этом закончить, если бы не одно очень важное происшествие, о котором, как мне кажется, следует обязательно упомянуть. В третьем классе, когда мы жили рядом с БЧК, я сбежал из дома. Как я уже говорил, мы жили довольно далеко от школы, поэтому я частенько опаздывал на первый урок. Учился я весьма посредственно, поэтому особого расположения ко мне не испытывали не только мои одноклассники, но и учительница. Она меня нещадно ругала, каждый раз после очередного опоздания обещая в следующий раз не допустить к занятиям. Угрозы эти воспринимались мной абсолютно серьёзно, но почему-то так получалось, что я опаздывал вновь и вновь. Вот и в тот злополучный день. Я задержался с приготовлением домашнего задания, поэтому, закончив его, быстренько побросал учебники и тетради в командирский планшет, который мне подарил отец, и уже собирался убегать, но в тот день он по какой-то причине был дома. Увидев мои грязные ботинки, он никуда меня не отпустил, заставив их начищать ваксой. Деваться было некуда. Я умолял отпустить меня, но отец был непреклонен. Для меня было самым важным не опоздать, для него – научить меня следить за своим внешним видом и не ходить в грязной обуви. Вот так и сталкиваются интересы отцов и детей. Ботики начищать, конечно, пришлось, но в школу я бесповоротно опаздывал. Выйдя, наконец, из дома, побрёл, еле волоча ноги, в сторону школы. Спешить было некуда. Моё отчаяние и обида не знали границ. Мысль о том, что меня никто не любит на этом свете (хотя это было, конечно же, не так), переродилась в желание убежать от этой нелюбви куда глаза глядят. В те года любовь мною воспринималась также, как ныне иными гражданами воспринимается свобода. То есть, любовь – это когда тебе всё позволено, ты ничего никому не должен, делаешь всё, что тебе заблагорассудиться и за этим не следует никакого наказания. Со временем я, конечно, понял ошибочность такой трактовки любви, а вот люди, уже не одно тысячелетие требующие свободы, то есть, вседозволенности, так и остались на стадии младенческого восприятия этого несуществующего в
