что я недооценивала Лема, и мне было хорошо. Я мечтала, чтобы однажды в будущем некая пара влюбленных села точно так же, как мы сегодня, и читала друг другу книгу моего авторства. Как же хочется создать нечто ошеломительное, талантливое, как Лем, как многие другие любимые писатели. Чтобы мои книги изучали в школе, в институтах. Зачем это мне? Откуда это стремление? Тщеславие? Слишком низко. Кому и что я пытаюсь доказать? Творит ли писатель ради известности, признания, или ради чего-то еще, никому неведомого? Что это за чувство, как его описать, как обозначить? Реализация своих способностей. Удовлетворение. Полезность. Нет, слишком просто. На деле все гораздо тоньше.
– Лиз, ты слушаешь?
– А?
– Я думал, ты уснула, – засмеялся Кир.
Услышав смех одного из хозяев, Джакс оживился и забил хвостом по полу.
– Задумалась немного, но я тебя слушаю.
– Опять ушла в высокие материи.
– Ты продолжай, физически я здесь.
– Лиз, я хочу кушать, – жалостливо произнес Кирилл.
Теперь уже настала моя очередь смеяться. Неожиданно Джакс поднялся и побежал на кухню. Прошло уже достаточно времени после завтрака.
– Он понимает все, что мы говорим.
– Поэтому тоже ложится и слушает, когда мы читаем друг другу.
После обеда Кириллу позвонили с работы. Этот звонок перечеркнул наши грандиозные планы на вечер.
– Мне очень жаль, Лиз, надо ехать, вызвали. Дело срочное. Не обижайся. Я привезу тебе что-нибудь вкусное.
– Ну, о чем ты. У нас с тобой впереди целая жизнь. Успеем провести время вместе, – подмигнула я ему.
На прощание Кир крепко меня поцеловал и пообещал принести самые страстные извинения ночью.
– Ой, да ты все только обещаешь, – подначивала я с улыбкой.
Кирилл покачал головой и оставил нас с Джаксом коротать вечер вместе. Я сразу же погрузилась в неприятные размышления.
Кризис. Страшное слово. Самое последнее, что я хотела бы слышать. В тот вечер оно нависло надо мной как никогда ощутимо. В последнее время с этим становилось все хуже и хуже. Из-под моей руки уже давно не выходило ничего путного, и окружающим трудно понять, почему это вгоняет меня в глубокую апатию. Мои родители, например, вообще считают, что страдать из-за этого – просто «дурью маяться». Никому не объяснишь, как это на самом деле тяжело. Многие полагают, что такие, как я, от безделья выдумывают себе проблемы.
Между тем новая попытка сотворить нечто стоящее, которая кончается очередным осознанием своей бездарности и бесполезности, может привести к депрессии и даже самоубийству, это я знаю по себе. Казалось бы, банальный творческий кризис, существование которого так трудно признать как мне, так и любому человеку, чья душа тянется к искусству. Со стороны это выглядит так, словно у человека просто временно нет новых идей, но он настолько безумен, что готов покончить с собой от бессилия, уставший от исступленных
