завтра вызывают двенадцать человек свидетелей. По поводу продажи дров, теса и поросят. Он компрометирует меня как руководителя.
– Он совсем рехнулся?! – ответил Чистов. – Не волнуйся и не переживай, я с ним поговорю, – и повесил трубку.
– Прокурор маленький, а Миша Попов большой, – сказал Бородин, – а берет его прямо за горло. Сейчас Миша, во-видимому, забыл учительницу из Красненькой. Мне с большими подробностями рассказывал Сафронов. Позавчера после обеда он приехал в Венец. В правлении колхоза спросил бухгалтера Ваганова: «Где Попов?» Ваганов сказал: «Только что уехал в Залесье». «Но почему он мне не встретился на дороге?» Ваганов ответил: «Вот этого я не знаю». Когда Сафронов вышел из конторы, его поджидал бригадир из Вилейской бригады Пронин Михаил. Он сказал, что Миша верхом уехал в Красненькую к учительнице. Сафронов приехал в Красненькую, нашел дом учительницы, начал стучать. Никто не отвечал. Тогда он подошел к окнам и сквозь редкую занавеску увидел, как Миша спешно надевал брюки. Она стояла у кровати в чем мать родила, голенькая.
– Чем кончилось? – спросил Чистов.
– Ясно чем, – ответил Бородин. – Сафронов снова уехал в Венец, а Миша так и остался у нее ночевать.
– Ну и сластник, – сказал, смеясь, Чистов. – Не пора ли нам, братцы, сходить пообедать? После обеда всем в путь. Михаил Яковлевич у нас домосед, пусть остается на месте, решает все вопросы.
После обеда Чистов не поехал в Николаевку. Из приемной обкома партии сообщили, что с ним будет говорить первый секретарь. Он сидел в кабинете один, терпеливо ждал телефонного звонка. Звонки раздавались часто. Звонили директора совхозов и районных организаций. Одни жаловались, другие просили. Директора совхозов жаловались, что им на весенний сев многие организации и заводы не высылают трактора и автомашины, то есть не выполняют объединенное решение бюро райкома и исполкома районного совета. Руководители организаций и заводов жаловались на неправильность решения, тяжелое положение и так далее. Звонили Трифонов и Зимин, спрашивали, не передумал ли Анатолий Алексеевич приехать. Они ждали, каждый по-своему готовился к встрече.
Рабочий день кончился. Работники райкома уходили домой. Все по очереди заходили в приемную, спрашивали: «Чистов еще здесь?» Получали утвердительный ответ, глубоко вздыхали, как бы о чем-то сожалея. Уходили, спешили каждый по своему делу, кто домой, кто в магазин, библиотеку и так далее. Во всех кабинетах наступила тишина. В приемную вместо девушки-машинистки пришел сторож. Он сел за стол, свернул из газеты козью ножку. Насыпал махорки на грубую мозолистую ладонь. Не спеша набил папиросу махоркой и закурил. Голубой с зеленым оттенком дым стал заполнять небольшую комнату приемной, отравляя воздух едкими запахами. Раскурив огромную козью ножку, сторож подошел к двери кабинета Бородина. Убедился, что закрыто, затем заглянул в кабинет Чистова. Удостоверился, что секретарь на месте, пошел с проверкой по всем кабинетам. Проверив, что все в порядке и все закрыто, он снова сел за стол, натянул на глаза большие очки в розовой оправе. Раскрыл
