буду, – твёрдо сказал он и крепко сжал её ладонь.
По ночному городу они бродили долго, говорили обо всём: школе, общих друзьях, приближающихся экзаменах, куда поступать.
– В институт не пойду, в техникум, – деловито сказал Дима. – Железнодорожный. Только боюсь, не поступлю. Придётся осенью в армию идти.
– В армию?! – Надя остановилась, а Димка обрадовался её неподдельному волнению.
– Ага. В детстве много болел, и меня отдали в школу почти в восемь лет. В октябре восемнадцать стукнет. Батя говорит – каждый настоящий мужчина должен отслужить положенные два года или три на морфлоте. Он старшему брату тоже так говорил, а ещё: армия школа жизни для мужика. Брат уходил пацаном, вернулся взрослым мужчиной. Я его не сразу узнал. В армию обязательно, иначе нельзя, – убедительно сказал он и нерешительно спросил: – Ты на проводы придёшь?
– Приду, – ответила Надя, – если пригласишь.
– Да ты что? – Дима готов был закричать: «Чтобы я не позвал тебя перед такой длительной разлукой?», но лишь сказал: – Обязательно приглашу. Можно я буду писать тебе?
– Конечно. Я буду ждать тебя из армии, – неожиданно для себя сказала Надя.
– Правда?! – Димкино сердце застучало быстро-быстро.
Когда Людмила Алексеевна встретила дочь у порога и с упрёком начала выговаривать:
– Ты где была? Я вся извелась, –
Надя спокойно ответила:
– Гуляла. Тебе можно. И мне тоже.
Димку наказали, и две недели его путь был дом – школа, школа – дом, но он был счастлив.
Менька! Менька! Его чувство взаимно!
Глава 3. Вероника Альбертовна
Время летит незаметно: на дворе инфекционный октябрь.
Долго ожидаемое, но такое короткое лето прошло, как три длинных дня. Следом промчалось рыжее бабье лето. И опять непроходящий, наводящий тоску и скуку дождь, от которого не спасают ни зонты, ни сапоги, ни плащи. Грязные лужи ночью сковываются звонким льдом, утром температура приближается к нулю. Порывистый ветер срывает последние летние штрихи, природа убаюкивается в ожидании зимы – долгой, холодной и… такой прекрасной русской зимы.
Надя читала. Хлопнула входная дверь, она оторвалась от чтения, но, как бывало раньше, не выбежала навстречу матери. Теперь она почти всегда приходила с Сергеем Николаевичем. Надя отложила книгу и стала ждать, может быть, мама сама зайдёт. Но она не пришла, лишь минут через тридцать заглянула и позвала ужинать.
– Не буду, – буркнула Надя.
– Почему?
– Я поела.
– Опять яичницу? Ты себе желудок испортишь.
– Ну и что? Мой желудок! Что хочу, то с ним и делаю, – грубо ответила Надя и отвернулась.
Людмила Алексеевна покачала головой и тихо закрыла за собой дверь.
Всего за несколько месяцев дочь из ласковой, доверчивой девочки превратилась в постоянно чем-то недовольную, замкнутую девушку. Ни разговоры, ни всяческие попытки
