страдал, потому что дни, пока шло это нелепое следствие и дурацкий суд, бежали один за другим, а с ними столь же стремительно истекало время подачи прошений на допуск к экзаменам в его королевского величества Офицерское училище.
Да и сам факт, что потомок благородной семьи оу Ренки Дарээка подвергается аресту подобно какому-то преступнику, был в высшей степени оскорбителен. Хорошо еще, что он и так собирался покинуть родной городишко, и все об этом знали. Иначе бы Ренки не смел смотреть в глаза горожанам, да и его поспешный отъезд мог бы быть воспринят ими как постыдное бегство.
Приговор он выслушал с недоумением. Это просто нелепость какая-то. Даже брат убитого сказал речь в защиту убийцы. Все свидетели твердили одно и то же. Ведь он лишь отстаивал свою дворянскую честь, ибо проявление слабости или нерешительности в такой момент легло бы грязным пятном на репутацию всего благородного сословия. И как это королевский судья не может понять такой простой истины и вместо немедленного оправдания Ренки начинает говорить какие-то немыслимые и нелепейшие слова? А ведь он, Ренки, еще собирался испросить у него какой-нибудь документ, объясняющий приемной комиссии столь досадную задержку.
Собственная невиновность была столь очевидна для Ренки, что даже слова адвоката о подаче какой-то там апелляции на высочайшее имя казались ему нелепым фарсом. Какая, к демонам, апелляция?! Его просто должны были отпустить. Сейчас! Немедленно! Ибо этот дурной сон явно слишком затянулся.
Но его не опустили. И несколько следующих дней он провел как в тумане.
Туман этот упал на сознание Ренки, когда холодное и ржавое железо кандалов коснулось его кожи. Он жил как в бреду. Выполнял какие-то команды, куда-то шел в толпе таких же звенящих кандалами и оглушенных ударами судьбы спутников. Ел что дают. Или отдавал свою еду кому-то другому, когда его об этом просили. Спал, когда появлялась такая возможность, и просыпался от начинающегося по утрам шевеления других каторжан.
Туман исчез, сменившись вонючим сумраком корабельного трюма. Исчез внезапно, и взору Ренки предстала какая-то мерзкая рожа, дерзко тянущая из его рук миску с отвратительно пахнущей похлебкой.
– Ты чё, пацан, – слегка удивилась рожа тому, что обычно безропотный клиент вдруг потянул миску на себя. – Совсем, что ли?
– Пшел вон, быдло, – посмотрев в глаза наглеца взглядом бывалого фехтовальщика, ответил Ренки, даже не думая о последствиях.
– Не… в натуре… – все еще не веря в происходящее, пробормотала рожа.
Тут надо сказать, что Ренки хоть в чем-то, хоть немного, но повезло. По закону заменить каторгу армией могли только осужденному, впервые попавшемуся в лапы правосудия. Да и само преступление не должно было быть совсем уж тяжким, поэтому каторжная команда, в которую попал бедолага, состояла в основном из бродяг, проворовавшихся приказчиков, пьяниц-дебоширов или пойманных на мелких кражах воришек. Было тут и несколько убийц, но, раз Королевский суд счел возможным заменить им виселицу
