на Щекавицу, мысль о позднем времени его возвращения сама связалась в голове в мыслью о лежащем на пути густом малиннике…
Если бы Свенгельд не дожил до собрания на Святой горе, то Хотинег овладел бы умами киян и Ингера ждало бы свержение. Свенгельду Горденя клялся, что не собирался его убивать, а «попугать только, чтобы, значит, знал нашу силу и воле киян не противился», но Свенгельд, конечно, был не так наивен, чтобы в это поверить. Да и не суть важно: два Хотеновых человека были взяты с оружием в руках, при покушении на жизнь воеводы и княжеского родича. Дав Хотену время до утра помучиться догадками, что теперь будет, Свенгельд вызвал его утром к тому самому малиннику и объявил: или тот молчит и во всем его поддерживает, или оба его человека будут в сей же день отданы на суд старейшин, а потом, скорее всего, повешены на Перуновом дубу. Покушение и смерть оружника давали Свенгельду несомненное право на месть или выкуп, а Хотинега злой умысел покрыл бы позором. На Ингера он мог бы попытаться натравить гнев народа, но в чем обвинить Свенгельда, чтобы оправдать свое беззаконие?
Не желая лишиться брата и принять бесчестье, Хотен был вынужден смириться. Оставалась надежда на то, что все нужное скажут другие бояре, кого он успел склонить на свою сторону до покушения.
– И как же нам дело-то поправить? – среди удивленного молчания киян спросил Доброст.
Он не был врагом Свенгельду, да и Ингеру тоже. Разуверившись в их способности дать счастье земле Полянской, он, однако, не отказывал им в праве защититься.
– Первое дело, обождем до весны, – начал Свенгельд. Он имел время об этом подумать, хоть и не очень много. – Часть войска вернется. Попомните мое слово, кияне. – Случись его предсказанию не сбыться, это нанесло бы все же меньший урон, чем поражение сейчас. – Значит, будут у нас отроки. За года два-три скотов[12] накопим, еще варягов за морем наймем. А я в Деревах ратников наберу. Мы ведь не звали их на греков. Теперь позовем.
– Ты позовешь? – недоверчиво хмыкнул Доброст.
– Ему сподручно – он им родич, Боголюбу их почти что зять! – вставил Вуефаст, и все засмеялись, оттаивая: «зятем» Боголюба малинского Свенгельд стал, отобрав у него младшую жену.
– Я и позову. Я всех их старейшин знаю, тех, что меня уже десять лет в полюдье принимают и дань мне дают. Теперь возьму с них ратников. Однако, – Свенгельд устремил требовательный взгляд на Ингера, – мне для этого средства нужны… Я хочу получать половину всей древлянской дани, и тогда обещаю собрать у них войско. Взамен того, что мы с этого похода не досчитаемся.
«А если никто не вернется, древляне не помогут!» – добавил он мысленно. Возместить полную потерю десятитысячной рати невозможно никакими силами.
– Что ты скажешь, княже? – Свенгельд наконец обратился к Ингеру, о котором едва не забыли.
Тот набрал воздуха, но не сразу ответил; он не понял, сохраняется ли за
