излишняя трата времени и денег. Они не выглядели красивыми, но меня восхищала эта их естественность, нарочитая небрежность, их хорошие волосы с эффектом «только что с постели», их вид, словно кричащий всем: «Я такая, как есть, и мне все равно, что вы думаете». Это были скорее пацанки, чем женщины-вамп. Они пугали меня своей самоуверенностью, и мне не хотелось первой идти на контакт.
Зато доставляла истинное удовольствие другая половина французского общества – мужчины. Они были просто на загляденье. Все с прекрасными волосами, уложенными с легкой небрежностью, никаких вам ежиков с челками. Расслабленные приветливые лица, стильные аксессуары. Ах, эти их шарфики, роговые оправы, эти идеально подобранные по цвету вещи! Ах, эти их бесконечные «пардон, мадам» за слегка задетый локоть.
СМЕНА ГАРДЕРОБА – ЭТО НЕОТЪЕМЛЕМАЯ ЧАСТЬ ЛЮБОГО ПЕРЕЕЗДА.
Так проходили мои утренние двадцать минут в вагоне RERа Шарль де Голль – Ла Дефанс – в разглядывании очаровательных французов, спешащих разбрестись по своим высоткам, чтобы потом, после полудня, высыпать на солнечную каменно-стеклянную улицу и рассесться, словно птицы на жердочках, с сэндвичами навынос из свежайшего французского багета.
Все мое окружение составляли такие же иммигранты, как я, а французы выглядели жителями с другой планеты. Наверное, я им тоже казалась инородным элементом, потому как они тоже не спешили наладить со мной контакт. Им было лень разговаривать на чужом языке, и каждый раз, когда очередной француз упрекал меня в незнании французского, я приводила в пример знакомых мне иностранцев в Москве, которые живут себе по несколько лет в городе и совершенно не утруждаются изучением русского. Хотя, конечно, это дурацкое оправдание. Ведь нет ничего хуже, чем находиться в компании людей, говорящих на непонятном тебе языке. Ты чувствуешь себя инвалидом, которого Бог обделил ценным даром говорить и слышать, и тебе остается лишь корить себя за то, что ты не можешь поддержать разговор, не можешь выразить свои мысли и чувства, а способна лишь только улыбаться или смеяться вслед за смехом всех остальных над чьей-то шуткой.
Даже в школе немногочисленные иностранцы держались всегда особняком, сразу же разбившись на группы по странам, однако все единодушно объединялись в страшном негодовании, когда кто-то из преподавателей позволял себе перейти на французский во время лекции для того, чтобы озвучить какую-нибудь шутку или реалию, понятную только французам. А делали они это постоянно.
Конечно же, я была готова к тому, что приеду в страну, где мне никто не будет делать поблажки в плане языка, но я была совершенно не готова к тому, что это окажется настолько жестко. Например, когда по московской привычке я приходила в свой любимый «Starbucks», который, казалось бы, рассчитан на иностранцев, и где должны быть к иностранцам максимально лояльны, я каждый раз сталкивалась с тем, что продавцы не понимали мой заказ, хотя я, как могла, старалась произносить слово «аmerikano» а-ля франсе – с ударением на последнее
