ребенка – лица его женщина не видела, только темные волосики на затылке – над головой, потом с силой тряхнул, и тот вдруг пронзительно закричал. Собравшиеся издали возглас изумления. А затем снова затянули свою страшную песню. Евгения видела, как человек в черном балахоне опустился на колени, держа ребенка – ее ребенка! – на вытянутых руках.
Они все, даже несносная акушерка Евдокия Романовна, поклонялись ему!
Боль немного отступила, Евгения мечтала только об одном – чтобы все как можно быстрее закончилось. Но она ни за что не хотела отдавать ребенка этим людям. Потому что они явно намеревались использовать его для своих ужасающих целей…
Она шевельнулась, тихо звякнув цепями, которыми была скована по рукам и ногам. Уже поднявшийся с колен субъект в черном балахоне кивнул, и ее окружили его подручные в белых плащах.
– Мой сын… Я хочу увидеть его…
Ее слова долетели и до типа, что вел церемонию. Он приблизился к ней и спросил глухим голосом:
– Ты хочешь видеть своего сына? Точнее, нашего… Того, кого ты подарила… ему?
Ему? Кого они имели в виду? Евгения уже догадывалась, кого именно, но упорно гнала от себя эту мысль. Нет, нет, нет! Она никому и ни за что не отдаст своего ребеночка! Это ее сын, только ее!
– Хочу! – прошептала она, и человек в черном произнес:
– Даже если его лицо будет последним из того, что ты увидишь в своей жизни?
Неспособная отвечать, Евгения только кивнула. Тип в черном расправил плечи, приблизился к ней – а потом повернул к ней ребенка, ее сыночка, лицом.
Евгения взглянула в его лицо – и закричала. Ужас, отчаяние и боль наполнили ее душу, а в голове билась только одна мысль – нет, не может быть!
Не может быть, что она произвела на свет это. Этого крошечного монстра, это миниатюрное чудовище!
А ребенок в этот момент запищал, и это послужило сигналом. Собравшиеся вокруг алтаря, на котором она покоилась, вскинули вверх руки – у каждого в кулаке был зажат кривой кинжал с покрытой старинными письменами рукояткой.
И затем они одновременно опустили их на несчастную Евгению – она же, не отрываясь, смотрела на лицо своего сына, которого держал в руках человек в черном.
Нет, это не был ее сын! Это вообще был не человеческий ребенок, ведь там, на лбу, под темными волосиками, у него пробивались… Нет, это были не бородавки и не родинки, а… А рога!
Как и у его истинного отца!
И все равно… Даже если так, она все равно любила это порождение тьмы ночной! Она была готова прижать его к себе, приголубить, дать ему грудь…
Но вместо этого ее грудь пронзили стальные клинки. Смерть была быстрой и практически безболезненной.
После того как Евгения умерла, субъект в черном вознес малыша к потолку склепа и прогудел:
– О Хозяин! Мы просим тебя принять этот дар! И явиться нам, явиться, явиться…
Сто
