был полицейский. Погиб в перестрелке. Когда мне рассказали о его смерти, у меня случился выкидыш. Я даже в клинику попала, психиатрическую. И… я просто не представляла, как жить одной. Ко мне стал приходить друг Войцеха – Богдан. Нет, ничего целый год не было. Но потом я вышла за Богдана. А еще через два его убили. Официально – автомобильная катастрофа. Но мне сказали, что не случайная. Они с Войцехом работали в отделе по борьбе с наркотиками… И мне все, все вокруг о них напоминало. Это просто невозможно вынести!
Рассказ Ядвиги был более чем лаконичным. Но я живо представлял себе, какой ужас она пережила. И все-таки не мог до конца в эту историю поверить.
– Убили двух полицейских? В Польше?!
– А ты считал, что убивают только в Украине?.. И… я долгое время думала, что мне уже никто никогда не понравится. Но ошиблась. Я буду тебя ждать, сколько потребуется. Буду ждать, – сказала Ядвига и заплакала.
– Ты чего? Перестань. Я должен прилететь максимум на две недели позже тебя.
– Я знаю. Но у меня какое-то предчувствие… Лишь бы ничего не произошло. Лишь бы тебя не «отбраковали».
«Отбраковка» – страшное слово. Попадание в лагерь, несмотря на все сложности, еще не являлось гарантией миграции. Агелонцы могли человека отбраковать. Говорилось, что они отвергают людей с «преступными наклонностями», а эти наклонности определяют, глядя в видеокамеры. Опасаясь быть отсеянными, потенциальные переселенцы вели себя тихо, доброжелательно. Конфликты возникали редко.
– Конечно, ты хороший, ты добрый, – стала успокаивать себя Ядвига. – В тебе нет никаких плохих наклонностей. Но у Стаса их тоже не было, но за ним пришли…
Когда гвардейцы сообщили Стасу Лучкевичу шокирующую новость, он чисто внешне воспринял ее спокойно – только голос его дрожал, когда он с нами прощался. А вот другие отбракованные, бывало, устраивали истерики, сопротивлялись. К ним применяли силу, но никто из мигрантов не пытался вступиться, опасаясь стать следующим. Обычно такое случалось в первые пять-семь дней пребывания в лагере. Рубиконом считался срок в десять дней. Если за тобой не пришли – все будет в порядке.
– Не волнуйся, – сказал я. – Я здесь уже одиннадцать суток.
– Точно одиннадцать? Ты считал?
– Конечно, дорогая. Все, засыпай, тебе рано вставать.
Ядвига улетала утром еще с двумястами переселенцами. Мы успели несколько раз обсудить, чем будем заниматься по прилету. Я, скорее всего, буду строить. Журналистом пока быть не желаю, хотя на «Второй попытке» уже есть радио и газеты. А Ядвига рассуждала так:
– Я буду лечить детей. На новом месте они же болеть не перестали. А еще есть ушибы, порезы. Глубокий порез я хорошо зашиваю. И помочь ребенку появиться на свет тоже умею.
«Дети, – подумал я. – У нас обязательно будут дети. Было бы хорошо иметь нескольких».
Ядвига, видимо, почувствовала ход моих мыслей и сказала:
– Хочу
