глубине, у наших ног, сидит на корточках человек, при утреннем свете его трудно разглядеть; он обеими руками хватается за свои одеяния, скребется и чешется. Это дядюшка Блер.
Он мигает узкими глазками; его лицо покрыто слоем пыли. Над беззубым ртом торчат толстыми желтоватыми комками усы. Руки чудовищно черны; они так грязны, словно обросли волосами, а ладони покрыты жесткой серой корой. От этой скрюченной фигуры пахнет старой кастрюлей.
Он усердно чешется и в то же время болтает с долговязым Барком, который стоит в стороне и наклонился к нему.
– Дома я не такой грязный и черный, – говорит Блер.
– Н-да, бедняга, дома ты, наверно, белей! – замечает Барк.
– Твое счастье, – подзадоривает Тирет, – а то бы ты сделал своей женке негритят!
Блер сердится. Хмурит брови (его лоб совсем черный от грязи).
– Чего ты лезешь? А хотя б и так? На то и война. А ты, чучело гороховое, ты думаешь, на войне у тебя не изменился фасад и повадки? Да погляди на себя, обезьянья харя, погань неумытая! Эка, понес околесицу! Бывают же такие дурни!
Он проводит рукой по темной коре, покрывающей его лицо; после стольких дождей она оказалась несмываемой.
– Да и если я такой, каков я есть, значит, я так хочу. Прежде всего, у меня нет зубов. Лекарь уже давно сказал мне: «У тебя больше нет ни одного зуба. Этого слишком мало. На первой же остановке ступай, говорит, в остаматологический кабинет».
– Томатологический, – поправляет Парк.
– Стоматологический, – устанавливает Бертран.
– А я не пошел: не хотел, – продолжает Блер, – хоть лечат и задаром.
– Почему же не пошел?
– Да так, неохота возиться, – отвечает он.
– Ты сущий повар, – говорит Барк. – Тебе бы надо заделаться поваром.
– Я сам так думаю, – простодушно соглашается Блер.
Все смеются. Черный человек обижен. Он встает.
– У меня от вас брюхо заболело, – презрительно отчеканивает он. – Пойду в нужник.
Когда его черный силуэт исчезает, собеседники лишний раз повторяют старую истину, что на фронте грязнее всех повара.
– Если увидишь чумазого парня с грязным рылом и в грязной одежде, такого, что прикоснуться к нему можно только щипцами, так и знай: наверняка повар! И чем грязней, тем он верней повар.
– Истинно верно! – подтверждает Мартро.
– А-а, вот Тирлуар! Эй, Тирлуар!
Тирлуар подходит, озабоченный, поглядывая туда-сюда; он бледен, как хлор; худая шея пляшет в слишком широком и жестком воротнике шинели. У него острый подбородок; верхние зубы торчат; резкие морщины с глубоко забившейся в них грязью у рта кажутся намордником. По обыкновению он взбешен и, как всегда, бранится:
– У меня ночью свистнули сумку!
– Это 129-й полк. А где ты ее держал?
Он показывает на штык, воткнутый в стенку, у входа в прикрытие.
– Здесь.
