друг Иорама, воспылал сердечной страстью к красавице Тирце. Богатый Иядидья устроил пир и созвал всех своих – тех, кто Бога почитает, учеников пророков, Иорама с женами и, конечно, Хананеля с дочерью. Иядидья захмелел от вина и заговорил.
– Как много прекрасного видит глаз человека здесь в нашем Сионе! Пусть же и дочь твоя станет одним из его украшений и как роза заалеет в сионских горах! – высокопарно обратился он к Хананелю.
– Я хочу, чтобы деревце мое пышно расцвело в чудном плодоносном саду, изобильно напоенном росой Божьей благодати, – в тон Иядидье ответил Хананель.
– Вот я и стану для твоей дочери этим чудным плодоносным садом. Ты своими глазами видел, что щедро одарен я Божьей милостью, и много тучной земли отмерил мне Господь и удостоил меня большим богатством, – продолжил Иядидья.
– Уж год обивают порог моего дома богатые и знатные из колена Эфраима и просят отдать им Тирцу. Но дочь моя отвернулась от людей этих и богатства их не желает. “Они погрязли в грехе, идолам поклоняются и мерзки мне. Я хочу человека из Иудеи, из самого Иерусалима. К такому тянется душа”, – так говорит юная Тирца. Потому я и привез ее сюда в Иерусалим выдать за того, кто полюбит ее. А сейчас, ты, Иядидья, поговори с девицей, и, если придешься ей по сердцу – мое и Божье вам благословение, – сказал Иядидье отец Тирцы.
– Скажи мне, нежная душа, что значат в глазах твоих Сион и его люди? – обратился Иядидья к Тирце.
– Сион – как райский сад, а жители его – как ангелы Господни, – ответила Тирца.
– О, Тирца, ты пробуждаешь во мне гордость, ведь и я житель Иерусалима! – воскликнул Иядидья.
– Всякий иерусалимец может гордиться собой, если только похож на тебя, – сказала Тирца.
– Уж и то не мало, что деяния мои чистыми и честными видят твои глаза, но хочу, чтоб не только глаза, но и душа, мной любимая, узрела деяния эти да и силу мою, – продолжил с надеждой Иядидья.
– О, душу эту благословит Бог! – выпалила Тирца.
– Любезная моя, ведь это твоей душе благословение от Бога и от меня!
– А коли так, мой господин, то обратись к отцу моими устами, а что твои уста изрекут, о том думает сердце мое, – с чудной прелестью девичьего стыда пролепетала Тирца.
– Как красноречива ты, Тирца, как благозвучны твои слова!
– Красноречие в сути слов, а не в словах.
Пока Иядидья и Тирца говорили между собой, к ним подошел Хананель.
– Хочу, чтобы знала ты, дочь, что у меня на уме: человек, что стоит перед тобой, достойнейший из людей, которых я в своей жизни встречал, – обратился отец к Тирце.
– Дорогой Хананель! Дочь твоя, нежное создание, смотрит на меня другими глазами. Я, иерусалимец, житель Сиона, кажусь ей ангелом небесным, – усмехнулся Иядидья.
– Значит, я – ангел, посланный Богом, дабы соединить ваши сердца и благословить вас перед Господом нашим, обитель которого – Сион, – сказал Хананель.
