к родным своим, которые приняли его с величайшею радостью. Ни предметы милой родины, ни ласки нежных родных не могли развеселить, не могли утешить печального и огорченного Ивана; он беспрестанно думал о прекрасной Дарье и горел желанием освободить ее из тяжкой неволи.
Прошло уже два месяца с тех пор, как Иван возвратился в Оренбург; он наконец придумал средство, могущее послужить к освобождению милой Дарьи. Сие средство состояло в том, что нетерпеливый любовник уговорил несколько отважнейших удальцов из своих товарищей и несколько каргалинских татар, с которыми тайным образом отправился в киргизскую степь. В тогдашнее время черта Оренбургской линии не имела нынешнего устройства, и самовольные переезды через границу были очень обыкновенны. Иван от встретившихся киргизцев разведал о всех подробностях, относящихся к старшине Тюльке и к прелестной его невольнице. Наши удальцы ехали со всевозможною поспешностью; киргизские степи были им так известны, как почтальону большая столбовая дорога, по которой он проезжал уже до пятидесяти раз. В исход пятого дня Иван и его товарищи приблизились к кочевью старшины Тюльки и решились дождаться ночи. Солнце закатилось, вечерняя заря разлилась по лазоревому своду; звезды заиграли на чистом небе; луна распространяла бледный свет свой… Наступила полночь. Казаки и татары грозно грянули на киргизский аул; опрокинули несколько кибиток и привели в ужас сонных киргиз-кайсаков. Раздался крик; раздался вой; раздались громогласные восклицания: «Алла! Алла! Худай ярлыка!»12 Отважное предприятие неустрашимого Ивана увенчалось счастливейшим успехом: он отыскал милую Дарью; не теряя времени, посадил ее на заводную лошадь и вместе с путешественниками своими оставил расстроенные кочевья. Казаки не прикоснулись к имуществу киргизцев; но корыстолюбивые татары не оставили поживиться несколькими халатами, несколькими коврами и тому подобным. Обратный путь Ивана был очень весел: он ехал рядом с Дарьей; он беспрестанно смотрел на Дарью; он описывал свои приключения Дарье; он слушал рассказы Дарьи. На седьмой день счастливые любовники были уже в Оренбурге.
Через неделю после возвращения в Оренбург Иван послал сваху просить руки Дарьиной. Сваха, придя в дом Дарьи, помолилась святым иконам и поклонилась на все четыре стороны; потом, по старинному обыкновению, села на лавку против самой матицы и объявила о причине своего прихода. Мать Дарьи, не думая долго, дала слово – и в тот же день назначено быть рукобитью[8]. Наступил вечер. К Дарье, по приглашению ее матери, собрались подруги, красные девушки; потом явился жених со свахою и родственниками своими и сел за длинный стол, в передний угол. Из-за занавеса выступила невеста, поклонилась гостям и жениху; сему последнему поднесла на тарелке платок, за который получила от него серебряный рубль; после того села с женихом рядом; по сторонам их уселись свахи и родственники. Матери Дарьиной женихова сваха поднесла стакан зеленого вина, который старушка приняла
Рукобитье – обручение, помолвка. Часть русского свадебного обряда, в ходе которой достигалась окончательная договоренность по поводу свадьбы. –
