не вспоминал о том, является ли халифом, предпочитая сохранить язык и жизнь, но османские султаны считали таковыми себя. Это должно было давать им духовную власть над мусульманским миром. Но если таковая и была, то принесена скорее оружием, чем слабостью духа последнего из Аббасидов Мутаваккиля.
Через восемь лет, когда подготовка к новому походу слишком затянулась, Селим решил отложить его до следующего года, а сам отправился в Эдирне на отдых. Но доехал он только до… Чорлу, где внезапно заболел и, промучившись на смертном одре шесть недель, скончался в девятый день шавалля 926 года хиджры (22 сентября 1520 года).
Бывший рядом с ним Ферхад-паша на время скрыл от всех смерть султана, чтобы дать Сулейману время прибыть из Манисы в Стамбул и принять власть.
Сулейман стал новым султаном, а Хафса – валиде-султан.
Новый султан отличался от прежних тем, что был молод – всего двадцать шестой год, а еще он не имел соперников, его дед и отец постарались за Сулеймана. Десятому султану Османов не пришлось казнить своих братьев или племянников, может, потому европейские монархи так обрадовались, уверенно заявляя, что на троне взамен льва ягненок. В Европе служились благодарственные молебны в честь смерти Селима Явуза, правители радовались, надеясь, что османская угроза миновала.
Но уже в следующем году оказалось, что радость преждевременна, Сулейман продолжил дело прадеда и отца, уже в следующее лето он двинулся на Белград, свершив то, что не смогли до него. «Ягненок» взял Белград, повергнув Европу в шок!
Ислам дозволяет горевать из-за смерти даже самого близкого человека три дня, потом жизнь должна продолжаться. Помнить можно всю жизнь.
Сулейман старательно делал вид, что больше не горюет, а что до памяти, так это его дело. Аллах милостив, ведь это он дал Сулейману такую женщину, значит, простит и тоску по ней, неизбывную тоску, которая гораздо дольше трех дней, султан знал, что на всю оставшуюся жизнь. Занимался делами, корпел над бумагами, слушал визирей, послов, просто болтунов, но в глазах одно – тоска.
Дочь помогала, как могла, занимала делами, теребила вопросами, но это днем. А потом наступала ночь, когда он оставался один, не желая брать на ложе даже юных красавиц, готовых ублажить тело. Душу не мог излечить никто, она болела.
Чтобы облегчить страдания, снова и снова он окунался в воспоминания, проживал день за днем со своей Хуррем хотя бы мысленно. Вспоминал и ужасался – как же часто он отсутствовал, как много дней и ночей Хуррем ждала его, тоскуя и сочиняя сначала немудреные, а потом и весьма достойные стихи.
В первый поход он ушел довольно скоро, но сама Хуррем уже носила под сердцем их первенца Мехмеда.
– Чего ты хочешь, попроси, я все сделаю.
– Нет, не сделаете.
– Почему? Чего ты желаешь такого, что я не мог бы сделать?
– Остаться. Я не прошу.
Сулейман
