а оставшихся пусть пожрут чудовища Мэнки. Да будет сей человек рассадником моего проклятья, и да не умалится сила проклятья, покуда человек сей ходит по земле…
Как не разорвалось у Арнаса сердце от жестокой речи отца, как не хватил удар при мысли об утрате единственного, кто был близок ему? Но он лишь остервенился, рявкнул:
– Хватит, отец! Ныне боги за меня, ибо я – их орудие.
Буслай, устав слушать непонятное лопотание, рыкнул:
– Скажи им: добром не отдадут скотину, перережем всех к лешему. И хибары с дымом пустим.
Арнас хотел было перетолмачить, но удержался – к чему было ещё пуще злить соплеменников? Сделал вид, что переводит, а сам сказал:
– Олени вернутся к вам следующей весной. С прибытком.
– Ой ли? – насмешливо выкрикнула бывшая невеста.
Пермяк пожал плечами.
– Ваше дело.
Вот так – и понимай, как хочешь.
Поругавшись, ударили по рукам: зыряне отдают скотину, а русичи за каждую голову платят серебром.
Обратно двинулись уже затемно. Русичи шли весёлые, задорно перекликались:
– Якша!
– Ась!
– Правей бери!
– Куды правей-то?
– Сепетишь, паробок!
– Иди к лембою…
Один из них, долговязый и тонкорукий, подступил к Арнасу, сказал:
– Слышь, зырянин, ты попроси этого кудесника, чтоб помолился за нас богам. А уж мы внакладе не останемся. Лады?
Странный это был русич: не вой, не купец, больше похож на монаха или метальника, из тех, что носят с собой торбу со свитками и десяток заточенных перьев. Буслай называл его Моиславом – громкое имя, чуть не княжеское, хотя обладатель его не внушал к себе почтения: вертлявый, шарящий повсюду горячечным взором, не к месту ухмыляющийся. Арнасу он не понравился. Ещё на судне этот Моислав не сводил с пермяка блестящих чёрных глаз, будто порывался что-то сказать ему, да робел перед Ядреем; потом нежданно-негаданно оказался в одной лодке с Арнасом, а затем и вовсе потащился с ним в лес. Зачем? Почему? Может, соглядатай это, приставленный воеводой?
Пермяк покосился на него, смерил холодным взглядом и чуть заметно кивнул.
– Лады.
Утром, при солнечном свете, Савка ощутил себя увереннее. Умывшись и потрапезничав, решил учинить расспрос Моиславу, выпытать, что вчера на капище творилось и кто такое диво учинил. Но стоило ему высунуть нос на улицу, как тут же попал под обстрел ушкуйных насмешек.
– Портки-то не обмочил вчерась, Савелий Содкович? Улепётывал будто конь ретивый, инда искры высекал.
У Савки захолонуло сердце. Хотел прожечь задир яростным взглядом, да не вышло, только ещё больше позабавил озорников. Счастье ещё, не все из них видали вчерашний срам, а то бы и вовсе проходу не было.
– Чего ржёте, идолопоклонники? – огрызнулся Савка. – Я вот попу-то сейчас скажу, каково бесов тешите, да ещё владыке
