и всю усталость почувствовал в спине. Рядом с автомобилем привязал коня, чембуром за дерево, шинель оставил при седле – никто на него внимания не обращал. И, косолапо разминая ноги, толкнул решётчатую калитку. Подалась. Вошёл.
В круге фонтана ещё было сыро от недавно утекшей воды. Неповреждённые цветы ещё ровно держались на маленьких высохших клумбах. Обогнув куст у фонтана, только тут заметил Воротынцев сбочь крыльца на каменной скамье со зверьими подлокотниками – пожилого грузного офицера, чёрно-небритого, не очень и расчёсанного, с недовольным видом курящего самокрутку, козью ножку. От пояса вниз на нём было офицерское, шаровары казачьи, с лампасами жёлтыми забайкальскими, а наверх простая нижняя сорочка, так что чина нельзя было понять, но лицом и фигурой на штаб-офицера он тянул. И мало пошевелился при подходе полковника.
Не отдавая чести по форме, но к фуражке два пальца несколько приблизив, Воротынцев спросил:
– Скажите, не полковник ли Крымов здесь остановился?
– У-гм, – ещё недовольней кивнул небритый офицер, не шевелясь.
– Это вы?
– Я.
Опять неуставно и без чина – дремлющий Крымов так наводил, приезжий протянул вперёд, как швырнул, правую руку открытой ладонью:
– Воротынцев. Я к вам.
Крымов приподнялся совсем немного, без чего было б вовсе невежливо, и даже по грузности меньше того, круглой жёсткой рукой отметился в рукопожатии, отобрал руку и показал с собою рядом на скамью. И – курил, не проявляя любопытства узнать что-нибудь дальше, хотя полковники генштаба не по каждой улице Сольдау мелькали.
Только и времени, что Воротынцев садился на скамью да лоб отёр, а уже охватил, как с Крымовым разговаривать: слов поменьше, чинов поменьше, и охватил, что сам он Крымову ещё не нравится, но дело у них сейчас пойдёт:
– Я к вам от Алексан’ Васильича. Он мне про вас…
– Догадываюсь.
Всё-таки изумился Воротынцев:
– Откуда ж…?
Чуть кивнул Крымов туда, за фонтан:
– Жеребца знаю. Я на нём прошлую неделю… Как вы его довезли?
Теперь Воротынцев рассмеялся:
– Не я его! Он – меня.
Крымов сбычился, недоверчиво:
– В седле? Из Остроленки?
Воротынцев гмыкнул, ничего, мол, особенного. (Однако крестец ломило, и спина плохо гнулась.)
Подобрел Крымов, но глаза ещё маленькие:
– Ни-че-го. А что ж не поездом?
– В поезде – какая война? – весело возразил Воротынцев, но по легчайшему движению тяжёлой головы перехватил, что вопрос был не так о всаднике – о коне. – Нет, не выбился. И кормил близко.
– Это верно, – уже крупнее кивнул Крымов. – В поезде – не война. Но удобно. – Вытянул из кармана клеёный портсигар: – Листовой, даурский. Добрый табак.
– Я
