на охоту, – вставил Альбрехт Феннлер.
– Думаю, властям известно, где и когда была отправлена посылка, – предположил Саму эль Таннер.
Альбрехт Феннлер спокойно разгладил усы.
– Спрошу-ка я об этом Глуца – может, он что знает.
– Еще Глуц наверняка посоветует, как подстрелить рысь, не отмораживая задницы четырнадцать ночей кряду, – добавил Хуггенбергер.
– Если не хочешь отморозить задницу, стреляй из окна клуба, – съязвил Самуэль Таннер, прекрасно знавший, что клуб стал больной темой Хуггенбергера, после того как кантональная природоохранная инспекция обнаружила на хаммершвандском поле, где одно время стояли мишени стрелков, слишком высокую концентрацию свинца и запретила пасти там скот.
– А может, нам вместо рысей сразу политиков отстреливать? – загремел Хуггенбергер. – Пусть какой-нибудь бернский мудрила построит мне новую изгородь на Хюэтунгеле, вокруг всего пастбища, от Конского обрыва до Бычьего леса – тогда мы и посмотрим, будет ли этот чиновник с волдырями на руках ратовать за разведение рысей.
– Да у тебя овец-то всего две дюжины, – усмехнулся Феннлер.
– Не большое богатство, что уж там говорить, – подхватил Макс Пульвер, выпуская клубы табачного дыма.
– Ты бы, чай, счастлив был, если б рысь задрала нескольких твоих, тогда бы хоть на страховке руки нагрел, – добавил Самуэль Таннер.
Фриц Рустерхольц снова сделал вид, будто собирается что-то сказать.
– Приносят мне овцы доход или нет, это уж мое дело. Если б мы, фермеры, думали бы только о деньгах, то давно перебрались бы в Миттельланд и устроили бы себе латифундию с рабами из Восточной Европы. Что уж тут скрывать. Как бы там ни было, охотник, отрубивший лапы, должен послужить нам примером – так мы и будем поступать: отстреливаем рысь, отпиливаем ей лапы и шлем в министерство.
– Не знаю, не знаю, – пробормотал Феннлер.
Феннлеру удавалось говорить о самых важных вещах самым тихим голосом. Он, как всегда, сидел под чучелом серны, не позволяя себе пренебрежительных отзывов о здешних трофеях, хотя у него дома на стенах висели куда более значимые. Феннлер переключил общее внимание с Хуггенбергера на себя, на свои маленькие, поблескивающие, как неснятые сливки, глаза и кустистые, целиком скрывавшие губы рыжие усы, что покачивались вверх-вниз, когда Феннлер говорил, а в остальное время висели у рта большим амбарным замком.
– Не нравится мне все это, – добавил он наконец.
Фриц Рустерхольц отодвинул кружку и откинул со лба жидкие волосы, Макс Пульвер сбил пепел с сигареты в пепельницу. Даже Беат Бюхи, обычно остававшийся невозмутимым, покосился на Феннлера.
– Что именно тебе не нравится? – полюбопытствовал Хуггенбергер.
– Ты, конечно, прав, – примирительно начал Феннлер. – Пора бы и в Лауэнене пристрелить рысь. И лапы послали вовремя: пусть все узнают, что в кантоне Берн одной хищницей стало меньше. Только вот столько шумихи вокруг…
