продумывал, как лучше организовать банкеты. Общественные помещения и каюты оглашались радостным смехом – ни одного вечера не обходилось без сборища. В соответствии с молчаливым договором никто не вспоминал о том, что с каждой секундой Земля становится еще на триста тысяч километров дальше.
Реймонт шагал по гудящей, словно улей, палубе, где располагались помещения для отдыха. Кое-кто из членов экипажа развешивал по стенам новые самодельные украшения. Конечно, с материалами для рукоделия на корабле было туговато, но умельцы ухитрились смастерить украшения из того, что было под руками, и развешивали цепи, склеенные из алюминиевой фольги, стеклянные шарики, игрушки, сшитые из лоскутков. А другие играли в разные игры, болтали, пили крепкие напитки и угощали остальных, флиртовали, шумели. А из динамика, заглушая болтовню, смех, шум, шелест и треск, лилась мелодия:
Adeste, fideles,
Laete, triumfantes,
Venite, venite ad Bethleem![16]
И, похоже, она одинаково радовала Ивамото Тетсуо, Гуссейна Садека, Иешу бен-Цви, Мохандаса Чидамбарана, Пхра Такха, Като М’Боту, и Ольгу Собески, и Иоганна Фрайвальда.
Механик, заметив Реймонта, добродушно взревел:
– Guten Tag, meine Liebe Schutzmann![17] Иди-ка приложись к моей бутылочке! – и, подняв бутылку, приветственно помахал ею. Другой рукой он обнимал Маргариту Хименес. Над их головами к переборке был пришпилен листок бумаги, на котором красовалась надпись: «ОМЕЛА»[18].
Реймонт остановился. С Фрайвальдом они были приятели.
– Спасибо, не могу, – поблагодарил он. – Бориса Федорова не видел? Я думал, он тут появится после работы.
– Н-нет, я его не видел. Я тоже думал, он явится – тут у нас видишь как весело. А он вроде в последнее время вообще как-то повеселел, вот только почему – в толк не возьму. А на что он тебе сдался?
– По делу.
– По делу… Вечно ты в делах, – проворчал Фрайвальд. – Надо же и отдохнуть когда-то. Что до меня, то я отдыхаю на все сто! – воскликнул Фрайвальд и прижал к себе Хименес. Она прильнула к нему. – А ты ему не звонил в каюту?
– Звонил, конечно. Не отвечает. – Реймонт шагнул прочь, но обернулся и сказал: – Схожу к нему, а потом, может, и вернусь хлебнуть твоего шнапса.
Он пошел дальше по палубе и, когда спускался по лестнице на офицерскую палубу, все еще слышал мелодию и слова: «Iesu, tibi sit gloria»[19]. В коридоре было пусто. Реймонт подошел к двери каюты Федорова и нажал кнопку звонка.
Инженер тут же открыл дверь. На нем была облегающая пижама. На столике красовалась бутылка французского вина, два бокала и блюдо с сандвичами по-датски. Он был явно не на шутку удивлен. Растерянно отступил на шаг внутрь каюты.
– Что… – пробормотал он по-русски. – Ты?
– Можно с тобой поговорить?
– Гм-м-м, – протянул Федоров. – Я жду гостью.
Реймонт
«Приблизьтесь, верные,
Ликуйте, Празднующие,
Придите, придите в Вифлеем» (
Добрый день, мой любимый полицейский! (
В некоторых европейских странах в канун Рождества стены домов украшают ветками омелы.
«Иисусе, слава тебе» (
