научность марксистскую пестовал,Даже точками в строчке не брезговал.
Запятым по пятам, а не дуриком,
Изучал “Капитал” с “Анти-Дюрингом”.
Не стесняясь мужским своим признаком,
Наряжался на праздники “Призраком”…
Наряжался призраком – это значит, конечно, заворачивался в простыню и изображал привидение. Вряд ли можно понять это как-то иначе. Да, собственно, я сама видела во время какой-то манифестации привидение с табличкой “Призрак коммунизма”. Правда, дело было уже при Перестройке.
Я это вот к чему. По-русски сочетание призрак бродит вызывает представление о медленном, бесконечном и бесцельном движении, о чем-то унылом и вялом. По-русски говорят бродит как неприкаянный. Ни в употребленном в немецком оригинале глаголе umgehen, ни, скажем, во французском hanter этих смысловых оттенков нет. О чем вообще там идет речь? Что коммунистическая идея циркулирует по Европе, пугая самых разных политиков, священников и т. п., хотя никто точно не знает, в чем эта идея состоит. Коммунизм мерещится им повсюду, и они открыли на него охоту. Поэтому и возникла у коммунистов необходимость выступить с манифестом. Объясниться, так сказать.
Из-за присутствующей в глаголе бродить идеи отрешенности и его романтических коннотаций в русском переводе начало Коммунистического манифеста зазвучало своеобразно. Вместо бодрого полтергейста, который выныривает то тут, то там, дразня тугодумов и толстосумов, возникло что-то вроде не находящей успокоения тени отца Гамлета.
Между прочим, этот перевод появился не сразу. В первом русским переводе “Манифеста” (1869, Женева) Михаил Бакунин написал без огонька: “В Европе появился призрак, призрак коммунизма”, через 35 лет возник вариант: “Призрак ходит по Европе”. И только потом было найдено это “Призрак бродит…”. Вспомним, как сказано у Маяковского – несколько более энергически:
“Коммунизма
призрак
по Европе рыскал…
Думаю, что все это сыграло определенную роль в формировании облика русского марксизма. Разумеется, глупо было бы объяснять события 1917 года трудностями перевода, но в Россию марксизм пришел – забрел – в виде несколько трансцендентном.
Пожалуй, еще фатальнее оказался другой переводческий казус, связанный с Марксом. Это как раз хорошо известная историкам марксизма проблема перевода центрального для Маркса понятия Wert. Как знают те, кто учился в советское время, товар, по Марксу, имеет потребительную стоимость и меновую стоимость. Я помню, что понять это было очень трудно. Ну, что такое меновая стоимость, ясно. Но вот сочетание потребительная (потребительская) стоимость казалось, наоборот, полной бессмыслицей. Ну да, при производстве вещи есть затраты, можно говорить о стоимости. Но при потреблении – кого интересуют затраты на производство? Да и если потребляешь сам, то не меняешь ни на что, ну так и опять стоимости никакой нет. Помню, я тогда, не зная даже немецкого языка, думала, что небось перевод неудачный, небось там
