и от этого ее прикосновения я вновь растворился в бреду. Испытанные мною ощущения накатывались волнами в течение нескольких дней, стоило мне только вспомнить ее призывный взгляд или строчку моего отца: «Лучом любви испепелен…»
Я испросил у нее разрешения временно прервать занятия и дать мне отпуск для охлаждения чувств, и она согласилась.
– С вас, пожалуй, достаточно – запомните на всю жизнь. Не так ли? – добавила она и посмотрела на меня своим обжигающим взглядом, от которого пересохло во рту, сердце куда-то провалилось, а ноги вовсе исчезли.
– Нет, не целуйте мне руку, а то вновь упадете в обморок, а впрочем…»
Она достала флакончик с солями, скользнула кончиками пальцев по губам и сунула флакончик под нос. Очнулся я уже в окопах осенью четырнадцатого года. Впрочем, перед отъездом на фронт мне довелось испытать еще одно потрясение, связанное на сей раз с моим другом. Он неожиданно появился у меня перед отъездом, чтобы узнать, не переменился ли я во взглядах и так же готов помочь делу революции, как и прежде. Я слукавил, что нисколько не изменился, и тогда он предложил подвергнуть меня испытанию. Мы выехали на извозчике за город и тут он достал пистолет и сказал, что нужно застрелить одного человека, чтобы доказать свою верность.
– Предателя? – упавшим голосом спросил я.
– Нет, предателя убрать просто. Необходимо убить первого попавшегося: принести в жертву, так сказать. Судя по твоему виду, ты сам пока еще не в состоянии. Проверим тебя на присутствие.
Тут извозчик останавливает лошадь и, не поворачиваясь, говорит:
– Что, барин, убивать будете?
– Да нет, – залепетал я, – мы не убиваем невинных людей, успокойся.
– Вы-то меня убивать не собираетесь, а ваш приятель в точности убьет.
– Отнюдь, – сказал мой друг, приставил пистолет к затылку извозчика и выстрелил. Затем он взял меня за руку, словно ребенка, отвел в сторону, посадил на другого извозчика:
– Вот это и есть наше дело, – сказал он небрежно. – Если согласен быть с нами, приходи завтра ко мне, если нет, то прощай.
На вокзале перед отправкой на фронт он неожиданно подошел ко мне сзади, положил руку на плечо и сказал:
– Спасибо и на том, что не выдал меня. Отблагодарю как-нибудь.
Я закрыл глаза, чтобы не видеть его даже в отражении застекленной двери вагона.
Осенью шестнадцатого года я вновь вернулся в Петербург по вызову какого-то влиятельного лица при дворе, как мне объяснили в комендатуре и дали адрес Заколдованного Дома, куда мне было велено немедленно явиться, а к вечеру вернуться.
Двери дома оказались приоткрытыми, как будто меня ждали именно в этот час. Занавес, закрывающий грот, отсутствовал, зал был совершенно пустым. В воде канала, который был прорыт до середины зала, стояла
