у папеньки окончательного решения, которое со всей возможной скоростью будет передано и «любезному Карлу Фридриху».
Голштинец усмехнулся этим словам: он-то еще не знал, сколь решительна Анна и как уважает она собственное слово. Усмехнулся и откланялся. А девушка, посоветовавшись, конечно, с сестрой и матерью, все же решила не откладывать разговора до лучших времен.
Подали рыбу. Ко второй перемене блюд обычно подавали и вино, однако лакеи, повинуясь знаку Анны, не сделали ни шагу – принцесса была настроена весьма решительно.
– Папенька… – Анна бросилась в разговор как в омут. – Господин Карл Фридрих, уважаемый и вами и всеми нами голштинский герцог, уже скоро три года как гостит у нас. Ни для кого не секрет, что он избран женихом одной из ваших дочерей. Наталья еще мала, так что речь, думается, идет лишь обо мне или Лизаньке…
Петр поднял на дочь глаза. Та была необыкновенно серьезна – и ее настроение тут же передалось отцу. Он отложил позолоченный прибор и молча кивнул. Девушка продолжала:
– И почтенный голштинец, и мы обе прекрасно понимаем, что сей брак суть брак политический, что о чувствах речь не идет изначально. Более того, и я, и Лизанька с младых ногтей знаем, что таков удел дочери царя – брак всего лишь политический. Мы знаем это и готовы к этому. Так скажите же, добрый наш батюшка, кому следует готовиться к свадьбе, с кем из ваших дочерей вы расстанетесь первой?
«Моя дочь… – с удовольствием и гордостью подумал Петр. – Моя, кровная. Сильная и решительная. И страшно ей, и волнение душит – а вот поди ж ты, голос не дрожит, глаза ясные, взирают спокойно… Ну что ж, ты об этом заговорила, тебе первой и ответ держать…»
Приняв молчание отца за колебания, Анна продолжала:
– Не секрет, что кроме голштинца наших рук взыскуют и ваши, папенька, подданные. И при этом тоже о чувствах речь не идет – пройдоха ваш вице-канцлер Андрей Иванович Остерман посчитал бы весьма мудрым, если бы вы, папенька, выдали Елизавету за сына покойного царевича Алексея Петровича, великого князя Петра Алексеевича. Пусть он на шесть лет младше Елизаветы, однако Андрей Иваныч опасается, что, буде что-то случится с вами, первая ваша семья, о которой и говорить-то не принято, будет и вовсе упечена в острог.
Петр кивнул – он тоже знал об этом прожекте Остермана. Знал и неоднократно высмеивал – ведь Петр приходился Елизавете родным племянником.
Однако вице-канцлера сие не смущало – в Португалии-де и Австрии подобные браки родственников вполне обычны. Да и во всей Европе на столь возмутительные кровосмесительные союзы смотрят сквозь пальцы. Ибо что может быть важнее государственных соображений?
Знал Петр и то, что Остерман был уверен: только такой брак защитит его первую семью. Знал и даже не пытался вице-канцлера переубедить: Андрей Иваныч, преданный царю как собака, все равно бы его обещаниям не поверил – такова уж была его должность.
– Так вот, папенька, сейчас
