куратор не боялся, что же до чудищ и зверей алчущих, то пострелял он их на своем веку немало, особенно в последний год. Не тревожился он и за семью, не имевшую к лже-Синельникову никакого отношения: сын с невесткой трудились в почтовом ящике под Арзамасом, а вынуть душу из жены-покойницы было бы трудновато. Так что не демоны и не звери беспокоили его в эту летнюю ночь, но то, что таилось за истерическими выкриками Монаха, – зерно истины, скрытое шелухой слов. Предупреждение! Тем более что было оно не первым, о чем давно полагалось бы доложить Винтеру, запросив помощи и совета.
Но какой помощи? Какого совета?
«Слухачи» представлялись куратору современным изданием Дельфийского оракула – в их пророчествах было куда легче разобраться, когда событие уже произошло. Иногда и этого не удавалось, и аналитики Системы безуспешно ломали головы над очередной загадкой; темный смысл ее ускользал, не подчинялся ни логике и здравому рассудку, ни попыткам подсознательной корреляции фактов. Слишком далек был феномен «слухачества» и от того, и от другого, напоминая чем-то таинственную Решетку, связной прибор, изобретенный Бог знает где и Бог знает кем… Никто не ведал, как она работает, однако ж пользовались – и с немалым эффектом! Правда, к ней приложили руку «механики», чьи паранормальные таланты заключались в интуитивном постижении всяческой машинерии, что позволяло если не объяснить принцип функционирования, то хотя бы воспроизвести чужое устройство из земных материалов.
Что же касается «слухачей», то специалисты утверждали, что их способности лежат на грани между телепатией и прекогнистикой. Они не были телепатами в полном смысле слова и не могли отчетливо улавливать мысли. Впрочем, этакие «странные типы» куратору до сих пор не попадались, несмотря на тщательные розыски. Похоже, «слухачи» воспринимали лишь ментальное излучение большой мощности, когда множество людей думает об одном и том же; ну, а мысли и намерения масс, как известно, движут историю. Это позволяло предвидеть некоторые события, но смутно, очень смутно… Четкое предсказание было редкостью, и случай с российской денежной реформой являлся скорее исключением, нежели правилом. Как полагал куратор, о дне и часе выпуска «портретной галереи» знали многие, гораздо больше народа, чем рассчитывали в правительственных сферах, – знали и думали об этом постоянно, что и помогло Монаху в тот раз. Воистину деньги правят миром! А если не деньги, так заботы о них!
Этот вывод подтверждался наличием еще одной категории эмпатов, обладавших совершенно невероятной способностью делать деньги из ничего. По аналогии с «механиками», «фермерами», «синоптиками» и «слухачами» они обозначались как «финансисты» или «мультипликаторы», причем последний термин не имел никакой связи с киноискусством, выступая в своем исконном значении – «способный приумножать». Как раз с таким приумножителем куратор должен был встретиться на следующее утро,
