своего преданного почтения и уважения, фуршеты и банкеты отнимали не только много времени, но и сил, и здоровья незаменимых и многоуважаемых начальствующих персон. И надо было держаться и всегда быть на коне, чтобы ни один, случайно прошмыгнувший мимо подчиненный, не заметил даже малейшего следа помятости лица начальствующего, замученного предпраздничной суетой и возлияниями.
Петр Иванович грузно сидел в кресле, обложенный со всех сторон бумагами, и внимательно вчитывался в текст. Временами он громко сморкался и вздыхал, вспоминая, сколько ему еще предстоит вынести в эти праздники. От количества бумаг рябило в глазах, и в голове проносились тучи различных событий, которые он пропускал через свою голову и которые требовали его личного внимания и участия.
Внезапный телефонный звонок перебил все его мысли. Петр Иванович неторопливо снял очки и оглядел гору стоящих возле себя телефонных аппаратов. Затем протянул руку и ощупал несколько из них, прежде чем понял, который звонит. Наконец, он поднял трубку и, приложив ее к уху, усталым голосом произнес свою фамилию.
– За что же ты меня так, Петр Иванович, окрестил? – Раздался с того конца обиженный знакомый голос.
Петр Иванович почесал свой мясистый нос и заерзал на кресле, не понимая, в чем дело.
– Во-первых, здравствуй, Иван Степанович, – веско произнес он. – А что собственно случилось? Я не в курсе.
В трубке раздалось обиженное сопение, видимо, Иван Степанович не знал, с чего начать.
– Да вот получил нынче от тебя пакет, теперь не знаю, что и думать… – неуверенно начал он, потому что был званием поменьше Петра Ивановича.
– Да ты погоди, не тарахти, – остановил его Петр Иванович, – говори толком, что стряслось. Какой пакет, откуда, что в нем…
Иван Степанович замялся, собираясь с мыслями и думая, как бы ему рассказать обо всем поделикатнее, чтобы самому не попасть впросак и не стать притчей во языцех.
– Да твою справку Петр Иванович, ту, что ты каждый день нам всем рассылаешь. Вот только что доложили, я и ахнул, как развернул. И не пойму, с чего ты так на меня взъелся… – в трубке раздалось покашливание. – Вот тут наверху на первом листе прямо так и написано «Генерал-полковнику товарищу …уеву И.С.», а в конце твоя подпись, Петр Иванович. Вот я тебя и спрашиваю, за что же ты меня генерала Зуева Ивана Степановича так окрестил?
Суровое начальственное лицо Петра Ивановича повело в сторону, и он беззвучно затрясся всем своим грузным телом, не в силах ответить ничего вразумительного. На всякий случай он отставил трубку подальше от своего рта и скоропалительно прикрыл рот платком. Трубка продолжала бушевать и возмущаться, а он отирал катящиеся по его дряблым щекам слезы. Наконец, справившись с нахлынувшим на него чувством гомерического хохота, он, грозно откашлявшись, рявкнул своим начальственным голосом прямо в ухо Ивану Степановичу.
