личной жизни своих знакомых, приведенные в многостраничных протоколах, – вплоть до предметов женского туалета, оставленных в кабинете начальника после визита некоей дамы. Жизнь своих соавторов братьев Тур он тоже «живописал» весьма подробно. Конечно, следователей очень занимала вся эта «клубничка», но все же они больше интересовались наличием предполагаемого «подполья» в еврейской среде. Через год «еврейский вопрос», видимо, перестал волновать следователей и они взялись за шпионскую версию. В протоколах появились вопросы о его связи с «загранкой», но здесь Шейнин был непоколебим – свою вину в шпионаже и измене Родине отрицал начисто. Шейнин не возлагал надежд на то, что Прокуратура СССР поможет ему вырваться из тюрьмы. Поэтому он пошел путем, казавшимся ему наиболее эффективным – стал писать заявления лично первым лицам государства: Сталину, Берии, Игнатьеву, Поскребышеву и другим. В письме Сталину, написанному в июле 1952 года, Шейнин сообщал:
«У меня нет чувства обиды за свой арест, несмотря на перенесенные физические и нравственные страдания. Скажу больше: тюрьма помогла мне многое осознать и переоценить. И если мне вернут свободу, этот процесс нравственного очищения и глубокого самоанализа даст мне как писателю очень многое. Слишком легко мне раньше удавалась жизнь».
После смерти Сталина многие дела стали прекращаться, но Льва Романовича продержали в тюрьме еще более восьми месяцев. Он резко изменил свои показания, многое из сказанного стал отрицать. Писал многостраничные заявления руководству МВД: «Я „признавал” факты, в которых нет состава преступления, что я всегда могу доказать. Следователей же в тот период интересовали не факты, а сенсационные „шапки” и формулировки. Чтобы сохранить жизнь и дожить до объективного рассмотрения дела, я подписывал эти бредовые формулировки, сомнительность которых очевидна… Я не перенес бы избиений».
Дело было прекращено только 21 ноября 1953 года. Старший следователь следственной части по особо важным делам МВД СССР подполковник Новиков вынес постановление об освобождении Шейнина из-под стражи, его утвердил министр внутренних дел С. Круглов. Так закончилось затяжное следствие.
Бывший председатель Верховного суда СССР А. А. Волин рассказывал автору этой книги о своей встрече с Шейниным после освобождения. Волин пригласил его в свой кабинет и спросил: «Ну что, тебе там крепко досталось?» – «Да нет, меня не били», – ответил он. «Мне сказали, – продолжал Волин, – что ты признался уже в машине, по дороге в МГБ». – «Нет, – сказал Шейнин, – это было не так». – «Но ты же признавался?» – настойчиво добивался Волин. «Я действительно что-то такое признавал, я боялся избиения», – уклончиво отвечал осторожный Лев Романович.
А вот названный им прокурор Дорон после освобождения приходил в прокуратуру и рассказывал своим близким друзьям-коллегам, как его во время допросов били по ягодицам пряжкой солдатского ремня и издевательски приговаривали: «Вот тебе материальное
