style="font-size:15px;"> – Эй, ребята, эй! – кричали уж кругом десятники и сотники. – Торопись, язык-то не распускай, ешь проворней!
– Борзо коней пои!
– Не проклажайся!
– Сей часец труба заиграет!
Не прошло и получаса, как полки уж были готовы и строились к походу. Все шатры, котлы, ведра, всякие припасы и прочее были уложены на подводы, а что в переметные сумки ушло, то на коней вьючено.
Вот уж и воеводы сели на коней, и князь Холмский руку поднял, дабы знак подать к походу, как подскакал к нему небольшой дозор, держа на поводу коня с незнакомым всадником.
– Вот, княже, пымали, – громко и сердито докладывал старший дозорный. – В лодке к нам переплыл, а мы его и схватили.
– Оружье-то у него было? – спросил воевода князь Холмский, оглядывая темнобородого сурового мужика лет сорока с лишком. – И где вы его пымали?
– Нетути у него оружия. Схватили же тутотка, как на берег вышел.
Мужик усмехнулся и, обращаясь к Холмскому, молвил спокойно:
– К тобе, княже, прибежал нечаянно. От войска новгородского в Москву хотел.
Князь Пестрый, глядевший все время на пленника, прервал его:
– Не Афанасий ли?
– Я самый и есть, – ответил тот, – Афанасий, сын Братилов, торговец.
– Златокузня у тя в Новомгороде?
– Истинно. Дьяк Бородатый меня знает, и у государя я на Москве бывал.
– Ведаю, ведаю! – обрадовался князь Пестрый. – Видал тя у государя-то.
– Ну, сказывай, Афанасий, – резко вмешался князь Холмский, – пошто до нас дошел?
Афанасий Братилов рассказал, что взят был насильно после того, как лавку его разграбили, семья его у родни схоронилась, а его самого захватили.
– Ну, да о сем, воеводы, – продолжал он, – я на досуге расскажу. Сей же час наиглавно иное дело. Как прибежали вои наши без носов и ушей от Коростыни, такой страх пошел в народе-то, а господа с Борецкими в такую ярость пришли, что немедля вестника послали к королю Казимиру, моля борзо на конь воссесть против государя нашего. К государю же Луку Клементьева послали о мире челом бить, дабы время иметь для-ради воровства своего. У самих же докончание с королем уж подписано.
– А ратные дела как у господы? – спросил князь Холмский.
– Набрали Борецкие и присные их, набрали волей и неволей, более силой и страхом, много людей. Тысяч, почитай, сорок. Токмо народ сей – худые вои. Из них, которые на конь посажены, до сего никогда и в седле-то не были. Которые в доспехах, с мечами и копьями, до сего знали токмо иглу, молот, шило да дратву и прочее.
Воеводы Пестрый и Холмский переглянулись с усмешками:
– Куда же рать их идет и пошто? Дале-то что мыслят деяти?
– На вече посадники Митрий Борецкий и Василий Казимир сказывали: князь-де Холмский с князем Пестрым Русой
