style="font-size:15px;"> – Я, когда ее прочитал, не пойму, что со мной сделалось. Ну чего генералам служу? Против братьев сражаться!.. У нас там среди народа голод. Только и живут спекулянты да лавочники. Честному человеку одна дорога – тюрьма…
Взводный смотрел на него все так же с улыбкой, наконец сказал:
– Да верю. Первый ты, что ли, такой?
– Я так и знал, – подхватил задержанный. – Товарищи!..
– Кто на часах сейчас? – спросил взводный.
Отозвались те двое, что и прежде были караульными.
– Отведете в землянку. Один возле останется, – обратился к ним взводный и, обернувшись к задержанному, добавил: – Сам знаешь – служба.
– Товарищи, – начал было задержанный. – Я всей душой…
– И мы также, – прервал его взводный. – Утречком в роту доставим, там о себе все расскажешь. Может, потом в наш взвод служить придешь. Всяко бывает… Идите.
Взводный присел на обрубок осокоря, вновь по своим местам расположились бойцы.
Караульный постарше возвратился к костру, неся поясной ремень и ботинки задержанного. Швырнул к ногам взводного, сел рядом с ним.
– Зачем так-то уж? – укоризненно проговорил взводный. – Знаешь, что за это бывает?
– Не дам, – упрямо ответил тот. – Не к сватье на пироги. Я с самой весны босой. И в свое время от ихней братии натерпелся.
– Вернешь, – уже с угрозой продолжал взводный и кивнул на ботинки: – Ишь ты! Еще и под нос мне совать…
Прекрасны в этом краю августовские предутренние часы. Понемногу светлеет восточная сторона неба. Поначалу неуверенно, изредка, но все громче раздаются птичьи голоса. Временами налетает теплый ветерок, и словно бы это он сдувает пелену ночной темноты с дальних и ближних горушек, низин, деревьев, кустов, и они как будто проявляются, откуда-то выплывают.
Взводный глядел в огонь. То же, сидя с ним рядом, делал и караульный. Потом он поднял ботинок, повертел в руках: ботинок был явно нерусского фасона – с широким рантом, с рифленой подошвой. Грязь на нем и то, что верх его местами полопался, караульного нисколько не отталкивали. Он ощупывал, мял его, потом, продолжая свое исследование, сунул руку внутрь. Стелька мешала. Он ее вынул. Под стелькой было что-то еще. Он вынул и это: металлическая, сложенная вдвое, тугая пластинка. Караульный разжал ее. Внутри белел листочек бумаги.
Взводный протянул руку, раскрыл листок. Он был исписан колонками цифр. Взводный не раздумывал. Тотчас он спрятал листок в нагрудный карман гимнастерки, оторвал осьмушку от первой попавшейся в полевой сумке бумажки, втиснул ее в металлический зажим, вложил его в ботинок, прикрыл стелькой, поставил ботинок на землю, наклонился к караульному:
– Чтобы никто ничего! Понял? И обувку вернешь. Скажешь, временно брал. Чтобы не смог убежать. Так, мол, положено.
Тот утвердительно кивнул.
– К утру не вернусь – к командиру роты доставишь. Головой отвечаешь…
Из допроса у командира роты:
– …Третьей
