что означала, что символизировала эта фотография. Армия старого образца, армия дисциплины и приказа остановила победную поступь мантийских сверхчеловеков и сохранила наш мир таким, какой он был и есть. По идеологии Манты был нанесён страшный удар. Устаревшая общественная формация оказалась сильнее прогрессивной, а значит, в прогрессивной что-то было не так.
Но они не сдались. Они подписали капитуляцию и признали себя подданными императора – но не сдались.
В мире мантийца нет такого понятия – «сдаться».
Впрочем, я отвлёкся…
В месяц циа к нам в гости приехал Джелли Горан. Мне исполнилось четырнадцать, он был старше и год назад поступил в военное училище в Лоране. Его здорово подтянули там за этот год. Плечи Джелли уже развернулись так, как никогда не разворачиваются у штатского, скулы его стали резче, глаза – холоднее… Джелли был из семьи рыбаков, но терпеть не мог семейное дело. Как и мой отец, он ненавидел море и мечтал улететь с Циалеша. Мы вместе ездили в школу в Красных Песках. Мы не дружили, просто знали друг друга, как знаются все в наших краях.
Я увидел его в мундире. Это был первый человек в мундире, которого я увидел вблизи. Как гром среди ясного неба.
В тот день, как и весь напролёт месяц, небосвод затягивали тучи… Под утренним редким дождём от станции рейсовика чеканил шаг Джелли Горан, человек в погонах. Промокшая фуражка сидела на его стриженой голове как влитая, а по щекам стекали капли дождя. Я открыл ему стеклянную дверь веранды. Он бросил на пол сумку, глянул на меня немного заносчиво, но в целом доброжелательно и спросил: «Взрослые дома?» Ему было шестнадцать лет.
Он был моей первой любовью.
Первой, если не считать Роэна Тикуана.
Легерт опускал шторы на окнах – солнце било в глаза. Зелёные полотнища падали с лёгким «шшурх!», и в конференц-зале становилось всё темнее. Вид у нач-упра внешней безопасности был донельзя мирный, почти домашний. Симкин что-то рассказывал Морелли, наклонившись к самому его уху. Кейнс сидел, как всегда, унылый и сонный, и перекладывал по столу маркеры. Николас разглядывал голографический Циалеш, вращавшийся в дальнем углу зала, и думал, что было бы неплохо, если бы пришёл Доктор. Доктор положит ноги на стол и внесёт оживление в это сонное болото. Опять-таки скажет что-нибудь, успокоит всеобщую паранойю… Легерт слишком смирный сегодня, и руки у него дрожат… Николас уже знал, о чём пойдёт речь.
А по коридору за распахнутыми дверьми метался Улли Лауфер, Улли Красавчик, самый молодой из революционных начупров – ему было двадцать восемь, – мечта всех женщин столицы, а то и всего Циа. Николас ничего не мог с собой поделать: при виде Улли он всякий раз хоть на долю секунды, но впадал в тоскливое состояние «видит око, да зуб неймёт». Сладкий мальчик Улли на самом деле был мечтой женщин, потому что любил их искренне и горячо, причём исключительно их.
Улли был зол. Николас улыбнулся, расслышав, как он где-то в стороне отчитывает ведущего
