больше.
– А если мама им писала?
– Не писала! – сердито буркнул Иван Николаевич.
Этот день, когда прощался с Москвой, он возьмет с собой туда и будет бережно хранить в сердце.
Его школа… Там как ни в чем не бывало шли занятия, и он, стоя на школьном крыльце, услышал звонок на перемену. Он узнал бы этот звонок среди тысячи других…
Его юридический… Он постоял на другой стороне улицы Герцена, может, целых десять минут – институтские двери ни разу не раскрылись. Рядом – консерватория, и там, черт побери, концерты, на стене афиши, как в мирное время…
Улица Мархлевского, Люсин дом, ее подъезд… Здесь он не задерживался, быстро прошел мимо и не оглянулся. Что-то в душе тревожно требовало – от этого надо уйти, уйти.
Весенняя Москва – единственная, милая – окружала его со всех сторон, воскрешала в его душе давно забытое, но, оказывается, подспудно жившее в нем.
Крымский мост… Когда его строили, сюда ходили на комсомольские субботники, и однажды у него ветром сорвало кепку. Крутясь, она падала и потом поплыла по реке. Смеху было!
Кинотеатр на Таганке… Пять раз он смотрел тут «Чапаева». И вдруг воспоминание об этом почему-то больно кольнуло сердце, и он быстро пошел прочь.
Родной дом он оставил напоследок. Впервые обнаружил, какой он маленький и старенький. Во дворе все как было – старый полузасохший тополь с наклонным стволом, на который можно было взбежать почти до первых сучьев; под липой – скамейка, на ее спинке им вырезано имя одноклассницы Нади, которая, быстро забыв клятвы, еще учась на первом курсе пединститута, вышла замуж… Виталия охватила такая грусть по детству, что впору заплакать! Не надо было сюда ходить – сказал он себе со злостью, а сам вошел в свой темный подъезд, который как был, так и остался без двери. Соседей, кажется, никого не было дома. Виталий быстро прошел в свою комнату и запер дверь на задвижку. Огляделся. По комнате разбросаны вещи. На подоконнике лежала мамина коричневая кофта, о которой она писала. Виталий взял ее и прижал к лицу. Она была теплая и пахла домом, тем прежним их домом. И снова на душе стало тоскливо и тревожно, но не так резко, как там, возле кинотеатра на Таганке. Он завернул кофту в старую газету и повернулся к дверям. На полу возле двери лежало письмо. Его кто-то подсунул под дверь.
Письмо Люси
«Милый мой дружок и вечный жених Виталька! Решила все-таки написать тебе это единственное письмо. Сначала я решила по-другому – никаких писем, пусть пройдет эта проклятая война, и, если, бог даст, оба останемся живы, мы встретимся, и тогда все нам будет ясно. Ведь правда, это было бы самое разумное?
Но вот пишу. Я на фронте. Как это случилось? Очень просто. Получила похоронную на брата и пошла в военкомат. Все остальное – неинтересно. Два месяца училась на курсах военных связистов и теперь работаю телефонисткой в штабе большого хозяйства, так что и здесь я при телефоне, как в своей мирной справочной. Работаю вроде хорошо, даже имею благодарность. Единственная моя беда, что я все-таки красивая,
