одинаковы с лица аки два яйца: джинсы, джинсовые куртки, футболки и прически, только у одной из фигур слегка прорисовывается грудь. Два букета (интересно, зачем мы все-таки два купили?) держим наперевес, как гвардейцы винтовки. Я мучительно всматриваюсь в толпу людей, выходящих с нужного нам рейса, и чуть не падаю в обморок: вот же они! Вот! Совершенно такие же, ничуть не постаревшие и не изменившиеся: моя драгоценная тетя Аня в точно таком же легком пыльнике, который она носила 30 лет назад с апреля по октябрь, и дядя Боря – в льняном пиджаке и безупречно отглаженных брюках. Она – маленькая-маленькая. Он – худой и высокий-высокий… И лишь подбежав с радостными воплями к Беренштамам, схватив их в охапку и исколов дурацкими розами, я вдруг понимаю, что тетя Аня едва достает мне до груди, а дядя Боря такой худенький, словно Сережка в десятилетнем возрасте…
Конечно, я тут же начинаю плакать. Беренштамы тоже рыдают, но глаза, в отличие от меня, вытирают не рукавами, а накрахмаленными носовыми платочками. Сережка топчется в стороне и на всякий случай тоже хлюпает носом.
– Инночка, деточка, а ну скажи нам шо-нибудь? – первым отстраняется от меня дядя Боря.
– Я вас люблю! Какие же вы молодцы, что приехали! Вы совсем не изменились!
– Ну, видишь, Аннушка, что я тебе говорил? Они снова тут говорят как мы… А ты кричала на весь зал прилета про караул и про то, что мы забыли русский язык!
Я ничего не понимаю, но от звука голоса, который ретранслируется в памяти из глубин детства, начинаю улыбаться и тоже коверкаю привычный московский говор:
– А шо-таки случилось?
– Ну, как что? Мы только сошли с трапа, как перед нами возник огромный плакат, а там нашими буквами и на нашем языке написано вот так, – дядя Боря распахивает руки сначала в стороны, а потом поднимает их над головой. – Написано безразмерными бордовыми буквами: «А ТЫ ПОЛУЧИЛ ОСАГО В РОСНО?» Анечку чуть инфаркт не хватил. Ну, во-первых, мы ни черта не поняли. На каком это языке? А если на новом русском, то, во-вторых, мы точно ничего не получали, а пролететь тысячу километров без росны и осаги и вернуться в Тель-Авив в нашем возрасте из-за каких-то неизвестных бумажек уже не игрушки…
– Дядь Борь, не обращайте внимания! Это реклама! – я уже смеюсь в голос.
– Узнаю свою бывшую родину! Сначала человека напугать, а потом с него и посмеяться.
Такси нас дождалось, и я с любопытством и тревогой всматривалась в лица четы Беренштамов, пока мы по свежеотремонтированным дорогам добирались до свежепостроенного образцовопоказательного Южного Бутова… Лица у них были, мягко выражаясь, ошарашенные.
Глава 2
Рассказ тети Ани
А потом мы долго-долго пили чай на кухне новенькой квартиры моей мамы, пока утомленный перелетом и впечатлениями Борис Абрамович дремал под пледом на диване.
И вот что тетя Аня мне рассказала.
Это было в мае 1972 года, когда мы только самым близким родственникам поведали под строжайшим секретом о решении уехать
